Юрий Скрипченко - Химиосити

Это была женщина-гора. Точнее – девушка.

Улицу, по которой двигался К., пересекала другая – округлая. И тоже с рельсами. Справа от перекрестка был разбит небольшой скверик – со скамейками, постриженными кустами и ухоженными деревьями. На постаменте в героической позе возвышался бронзовый истукан то ли в плаще, то ли в халате. Рука с приборной пластиной, похожей на те, что украшали предплечья всех встреченных здоровил, была устремлена ввысь.

Так вот та девушка… Она стояла на дорожке посередине скверика – в красном платье с оборками до колен. На шее в тон платью был повязан галстук. Миловидное, хоть и наивное личико с ярким пятном губной помады венчала шляпка с бантом сложной формы. Из-под шляпки выбивались золотистые кудряшки. Девушка была, на взгляд К., несколько худоватой, но вполне симпатичной – если бы не превышала его ростом более чем вдвое.

Снова здоровила!

Впрочем, какая-то странность сразу царапнула путешественника, и через пару секунд он понял, какая именно: девица по меркам здешнего народа была не только субтильной, но и низкорослой. Это сразу становилось понятным, если сравнить с окружающей ребятнёй. Дети лет десяти-одиннадцати доставали девушке до груди.

Они сгрудились вокруг, уставились на свои ручные пластины и не реагировали ни на что вокруг.

Судя по мизансцене, прежде чем обратить внимание на К., девушка что-то объясняла ребятне. Она двигалась грациозно, точно вот-вот была готова порхнуть в танце. Будто в прошлом именно танцовщицей она и была. А то и вовсе – балериной. Помимо движений грацию выдавала особенная осанка, на которую было невозможно не залюбоваться.

– Никогда бы не подумала, что хама Реудо́льфи поставят на место именно так. Браво, малыш.

– Во-первых, я не малыш. Я взрослый половозрелый мужчина. А во-вторых – что за гнусная дискриминация?

К. приблизился. Пришлось задрать голову. Вблизи дама напрочь потеряла очарование. Чёрт возьми, он видел каждую её пору, каждый дефект кожи. Родинка на икре напоминала чёрную дыру.

– Малыш, я с удовольствием с тобой поговорю, но сначала мне нужно закончить урок. Подождёшь?

– Я не малыш. Говорить не хочу. Ждать не буду.

И повернулся уйти. Женщина, тронув рычажок на ручной пластине, заливисто рассмеялась. Вот что-что, а смех у неё был милым – непосредственным и заразительным. Если бы только не таким оглушительным.

Дети по-прежнему напоминали роботов с оловянными глазами.

– Не верю. Ох, не верю. У тебя на лице написано, что ты сгораешь от любопытства. Давай так – я закончу урок, и мы поговорим.

– Ладно. Ты права. У меня есть вопросы. Но только потому, что я тут человек новый, а узнать что к чему не у кого.

К. с чувством собственного достоинства проследовал к ближайшей скамейке (естественно, для людей-гор, кто бы сомневался) и взгромоздился на неё под новый взрыв смеха вздорной девки.

Справедливости ради, залезая на лавку, К. извивался как червяк, кряхтел и даже негромко пукнул, а лицо сделалось пунцовым и сморщенным – любой бы рассмеялся.

Но настроение окончательно упало. Так всегда бывает, когда в собственном унижении некого винить. Разве что проклятых городских чиновников, которые велели расставить скамейки только для здоровил – со скользким сиденьем на уровне головы нормального человека.

Устроившись, К. охлопал карман жилета, достал окуляр и приставил к глазу, чтобы рассмотреть происходившее в деталях.

Девушка похлопала в ладоши:

– Дети, смотрим на меня.

Ребятня вылупилась на наставницу.

– Когда вам дарят подарок, какое чувство вы должны испытать?

– Сытость?

– Нет.

– Гордость?

– Ну что вы такие легкомысленные. Соберитесь.

– Радость?

– Верно, Пао́ли. Радость. И что в этом случае надо делать?

– Нажать на этот рычажок. Вот!

– Тогда чего ты медлишь?

Ребёнок – курносый мальчишка с длинной изогнутой шеей – нажал на рычажок. Лицо его тут же просветлело, глаза заискрились смешинками, а щёки раздвинулись в искренней щербатой улыбке.

– Умница.

Пацан улыбнулся ещё шире.

– Сесилли́та. А если, например, мальчик дёрнет тебя за косичку… Или нехорошо обзовёт… Что ты почувствуешь?

– Обиду, тётя Хи. Только у меня закончилась обида. Я могу только радоваться.

– И я.

– Я тоже.

– Мы все.

Девушка равнодушно посмотрела на собственную пластину. Потом нажала на другой рычажок (К. разглядел подпись «Грусть»), но ничего не произошло, потому что на пластине стрелка соответствующего циферблата была на нуле. Палец дёрнулся к радости, но застыл на полпути: