Алекс Кайнес - Мир Сердца

1. – Волнуешься? – застал врасплох путешественника вопрос, который пришелся к самому что ни на есть месту, поскольку действительно казалось, что наблюдатель всего действа, что происходило вокруг, никогда в жизни не ощущал себя в столь волнительной ситуации, выйти из которой он уже позволить себе не мог. И не то чтобы вариантов отступления не было. Ведь он конечно мог бы попытаться пробраться наружу через толпу гостей, что уже приветствовали исполнителей главных ролей у входа в грандиозный Колизей на мировой премьере нового фильма, однако, в чем тогда вообще был смысл всего того, что путник делал до этого момента? И чего он стоит сам, если струхнет перед всем миром в лице этой избранной публики?

– Но что, если она не примет его? – вновь раздался взволнованный внутренний голос наблюдателя, – освистает его самого, как весь его образ жизни, так и всё, что он делал до этого самого момента? Что, если… – путешественник тряхнул головой и вслух произнес конец этой фразы, чем вызвал пару недоуменных взглядов со стороны, – хватит, заканчивай! – твердил он себе, позволяя этим мыслям сожрать друг друга.

Это не слишком хорошо помогало ситуации в целом, так как на их месте тут же вырастали новые, трансформируясь в гигантскую гидру идей, которая обгладывала сама себя, с которой в конечном счете пытался совладать и сам автор, внезапно при этом ощутив прилив сил и энергии, которая безошибочно пробежала приятным холодком по поверхности всей его кожи. Она заставила его выпрямиться и ощутить, что никаких мыслей уже не было и в помине, но была тотальная предопределенность, что и была той отличительной частью опыта, которым путник так хотел поделиться с другими людьми, ведь иллюзия беспрестанной пляски его умственных построений и была на самом деле залогом его триумфа, который, хотя и казался до сих пор совершенно призрачным, на деле был ближе, чем думал сам путешественник, что до сих пор и сам искренне не подозревал, в чем именно он будет заключаться на самом деле.

2. Проснувшись рано утром, юный граф Арчибальд, потянувшись навстречу солнечным лучам, что ласкали его лицо через отрытое окно, обдувавшее его свежим летним воздухом, вновь зарылся в подушки, слушая божественную мелодию, что до сих пор лилась в его голову, заставляя сердце сладостно трепетать в предвкушении чуда нового дня.

Примечательным было то, что музыка, которую неоднократно слышал во сне юноша, звучала так, как ни одна из ранее услышанных им на балах и концертах. Казалось, она будто бы была и вовсе создана не в его мире и не являлась компиляцией из воспоминаний, музыкальных инструментов, способных извлекать хотя бы отдаленно похожие звуки, которых не существовало в принципе в мире. Этот факт заставлял сновидца ощущать сладостное томление от прикосновения к чему-то совершенно прекрасному и необъяснимому, даже божественному! С другой стороны, это откровение было и тем, что он не мог в физическом смысле иметь, и по своему собственному желанию призывать в свою реальность, а потому оставалось лишь смиренно ожидать того момента, когда это волшебство опять проявится в его жизни, а точнее снах, что стали тем самым убежищем, в которое юный писатель возвращался каждый раз, когда хотел приобщиться к тайнам мира, в котором бодрствовало его подсознание.

Это и было слегка парадоксальным – поскольку выходило так, что для того, чтобы понять один мир, ему приходилось попадать при этом в другой, потому как «извне» оценить те условия, в которых оказались заперты разум и тело путешественника, не представлялось возможным.

Путешественник – да, такое определение вполне подходило для юного графа, который, хотя и редко физически бывал дальше своего родового поместья, тем не менее посещал разные острова и даже целые миры в своих безграничных фантазиях, которые в тому же подогревались оставленной в наследство фамильной библиотекой и периодическими изданиями научных журналов и художественных книг, что услужливо выписывал для юного господина дворецкий.

Впрочем, одними фантазиями всё это ограничивалось далеко не всегда, и нередко вдохновение приходило к нему во сне, однако, зачастую не просто в виде обычных сновидений, что хоть и были весьма странны, но по сути – бесполезны. Иногда, конечно, из них и можно было вычленить целые куски для задела проплешин в сюжетных перипетиях романов графа, но, тем не менее, они представляли собой скорее медвежью услугу, поскольку именно из-за них сюжет зачастую пробуксовывал. Материал из сна часто ощущался как инородное включение в теле романа, который, в свою очередь, со своей стороны всячески пытался избавиться от подобного паразита.