Свен Карстен - Землемер

Следующие двадцать минут каждый занимается своим делом — Эберт надувает и готовит к полету воздушный шар, а Пауль буквально на коленях умоляет не бросать его на съедение всем волкам. Феликс только отмахивается, после минутного приступа гнева он замкнулся в себе, молчит и не обращает на Пауля никакого внимания. Он открывает вентили на баллонах с водородом, дергает и расправляет тяжелую прорезиненную ткань оболочки шара, проверяет и распутывает стропы, он весь в заботах. Пауль снует за ним, пытается помочь, он нудит и ноет, напоминая о таких нестареющих понятиях, как дружба, милосердие, взаимовыручка и корпоративная солидарность разведчиков, находит сотни оправданий своим дурацким поступкам и тысячи причин взять в полет и его тоже. Ничто не помогает.

Вот шар уже надут и рвется в низкое небо, мотается туда-сюда на коротком тросе. Феликс забрасывает в корзину брезентовый мешок с водой, ковровый саквояж и свою офицерскую шинель — погоны он предусмотрительно отстегнул и выкинул в кусты. Пауль плюхается на колени, прямо на щебенку насыпи, не чувствуя боли. Он обхватывает сапог господина обер-лейтенанта и прижимается к нему грудью, он плачет неподдельными слезами и клянется отслужить Эберту десять лет денщиком безо всякого жалования, только за еду и жилье. Тот, цепляясь за веревочную лестницу, пытается выдернуть ногу и едва не падает. Ну-ка, поднимитесь! — требует он.

Пауль с надеждой вскакивает.

— Смирно! — командует Феликс, — сопли подтереть, равнение направо!

Пауль шмыгает носом и вертит головой в обе стороны, стремясь точнее выполнить приказ, и эта суета стоит ему расшатанного зуба — Феликс бьет своего коллегу-разведчика рукояткой револьвера в подбородок. Отличный, истинно английский хук справа. Пауль на мгновение видит на облачном небосводе все звезды мира, земля второй раз за вечер уходит у него из-под ног, а ботинки удивительнейшим образом проносятся над головой и пропадают позади. Раскисшая от пожара почва принимает его тело, мягкая, словно новый пружинный матрац. Пауль закатывает глаза и берет короткий тайм-аут.

Когда его душа снова возвращается в измученное тело, шар с поручиком Эбертом уже даже не виден в черном небе. Да и был ли он? Пауль лежит ничком, ему все осточертело. Очень болят разбитые губы, во рту — отвратительный вкус крови. Пауль пытается сплюнуть и не может даже этого, тогда он закрывает глаза ладонями, медленно поворачивается на бок, подтягивает колени к груди и минут пять плачет от жалости к себе.

Потом он встает, пошатываясь, но с желанием быть сильным, циничным и жестоким. Первое, что он видит — это велосипед Эберта, аккуратно пристегнутый цепочкой к стволу худосочной яблони. Похоже, Феликс всерьез опасается, что за время путешествия в Англию его «железного коня» могут увести. Жестокости и цинизма Пауля хватает как раз на то, чтобы сбить замочек обломком кирпича. Повернувшись спиной к ненавистному догорающему Майбергу, Пауль уходит прочь, таща за собой по стылым комьям пашни бренчащий и вихляющийся велосипед.

Поздним зимним утром он едет по заброшенной дороге посреди бесконечной, беленной инеем равнины. Никакого особого направления он не придерживается, определиться со сторонами света он тоже не в состоянии, но Провидение, всегда милостивое к дуракам и убогим, ведет его почти точно на северо-запад, к голландской границе, в обход застав и военных патрулей. Один лишь раз он видит вдалеке на дороге рогатку и часовых, но просто разворачивает велосипед и меланхолично крутит педали восвояси, и ему даже не стреляют вослед.

Днем по пути начинают попадаться узенькие идеально прямые каналы, полные черной зеркальной воды, метровой ширины мостики соединяют берега. Примерно на пятнадцатом таком мостике Пауль попадает передним колесом в щель между досками и вынужден совершить козлиный прыжок через руль велосипеда, больно ударившись копчиком и лишь чудом не упав в воду. Его попытки вытащить погнутое восьмеркой колесо из щели настила ни к чему не приводят, Пауль оставляет немало послужившую машину и плетется дальше на своих двоих. Часов около шести вечера его обгоняет телега на резиновом ходу, на козлах восседает толстый бородатый крестьянин с трубкой-носогрейкой в желтых зубах. Бросив понимающий взгляд на вахмистрову шинель Пауля, он придерживает лошадь.

— Дезертир? — бурчит он.

Пауль молчит, не в силах слова сказать.

— Дезертир, — подытоживает крестьянин. — Вон к тому сараю иди. И жди там, я поесть принесу.