Константин Шабалдин - Жмот и Жозефина

– Ну что ты ерепенишься? – по-доброму тогда бородач спрашивает. – Ты же понимаешь, что тебе вилы, не отмажешься. А если до Изгорвола нас доведешь, мы эту бумажку похерим.

– Да что вы ко мне прицепились? Других полярников что ли нет?

– Есть. Но в такой сложный поход нам обязательно нужен самый лучший. Нам очень важно дойти, мы просто не имеем права сгинуть в Поле. Да и жить, честно говоря, ещё хочется.

Психолог, твою мать. Конечно приятно Жмоту, что его самым лучшим признали. Но вот не учёл доцент одной мелочи – расчётлив Жмот невероятно, на дырявый мизер не ходит. И шансы вернуться из Заполярья бывалый полярник оценивал очень низко. Поэтому воззвал к здравому смыслу:

– Ну, вы поймите, Изгорвол это легенда, там никто не бывал, только слухи, что есть такое поселение в Заполярье.

– У нас другие данные, – строго так отвечает доцент. – И карта у нас действительно есть. И денег тебе заплатим, как обещали. И зубы вылечим. Соглашайся.

– Ладно, – сказал Жмот. – Пошли.

А сам думает, что не кидал никогда заказчиков, а вот сейчас придётся. Доведёт он доцентов до первого разлома и до свидания. Сами виноваты. Но не тут-то было.

– Молодец, – похвалил его капитан. – А пока ты на благо науки и во имя процветания Оазиса трудиться будешь, мы твоих папу с мамой в санаторий определим. Не дёргайся! Очень хороший санаторий, наш, ведомственный, на терассе. Усиленное питание, лечебные ванны. Свежий воздух. И наше пристальное внимание. Ну, ты понимаешь.

И понял Жмот, что попал по крупному.

Младший сержант спецназа Финка пошевелила лениво пальцами босых ног, и зажмурилось от удовольствия. Она стояла на окраине села по колено в сырой траве и наслаждалась рассветом. Ворот форменной куртки был широко распахнут, ремень она у фермеров ни разу ещё не надевала, сапоги-говнодавы давно забросила в сарай. Финка, кажется, даже урчала от наслаждения, подставляя солнечным лучам бледное лицо. Под куполом Оазиса такого солнца не бывает.

– Жозефина Корхонен, – услышала Финка за спиной и обернулась.

Как обычно за ней прислали Манечку, костлявую девочку-подростка с третьим глазом в правом виске. Манечка, слегка повернув голову вбок, так чтобы все три глаза смотрели на Финку, поманила её узкой ладошкой. Манечка была человеком строгим и неразговорчивым. Хотя какой же она человек? Мутант, прости Господи.

– На планёрку? – спросила Финка.

Манечка кивнула и нетерпеливо потопталась кривыми ножками, демонстрируя неодобрение медлительностью младшего сержанта. Финка вздохнула и направилась к дому Председателя. Манечка засеменила рядом.

– Маня, ну не зови ты меня «Жозефина Корхонен», – сказала Финка. – Я же сто раз тебя уже просила. Зови просто – Финка. Меня все так зовут. Я же это имя, Жозефина, терпеть не могу, это же я в бреду официально так представилась, мне же казалось, что меня в плен взяли, вот я и твердила имя и личный номер. Хотя зачем анархистам мой личный номер? Ума не приложу. А нас вот заставляют заучивать, восемьдесят семь пятьсот семьдесят девять, мой личный номер. По уставу я только его могу противнику сообщить, а вот зачем? Понятно если в Поле боец погиб, его потом по номеру на бирке опознать можно, а из плена ещё никто не возвращался. Если к анархистам попал – всё, амба, пиши-пропало.

Финка знала, что Манечка ничего ей не ответит, и по-прежнему будет звать её полным именем. Как и взрослые, которые не вступали с ней в отвлечённые разговоры и обращались исключительно «Жозефина Корхонен», а то и «младший сержант Жозефина Корхонен». В посёлке Финка существовала в условиях мягкого бойкота, но ей было наплевать. Зато тут было солнце, трава под ногами, ветер с близких сопок, пахнущий снегом и не было капитана Карпова с его потными лапами. И ещё каждый вечер был умопомрачительно вкусный пчелиный сыр.

Они вошли в избу, где на лавках, расставленных вдоль стен, уже сидели бригадиры. Председатель, Никита Михалыч Сергушин, засунув руки в карманы ватных штанов, прохаживался по центру. У него было по шесть пальцев на руках, и он этого стеснялся. Финка остановилась на пороге, а Манечка присела на краешек лавки рядом с бригадиром копателей Джоном, Который Видит В Темноте.

– А вот младший сержант Жозефина Корхонен, – продолжил Никита Михалыч прерванную речь, – пойдёт сегодня работать на пасеку.

– Не надо мне её, – сразу вскинулся Лёшка-пчеловод. – У меня прошлый раз после неё пчёлы доиться перестали. Боятся её пчёлы.