Екатерина Широкова: Запрещённые дети

– Я уже наелся. Спасибо.

– Тебе надо поесть, – она легко коснулась его взъерошенных волос и отдёрнула руку, – а то тебя накажут.

– Нет, правда. Извините. Мне больше совсем не хочется.

Она собралась ещё что-то прибавить, но вдруг увидела, как с другого края столовой на них пристально смотрит нахмурившаяся директорша, и практически выхватила его поднос, отправившись с ним прямиком к стойкам для грязной посуды. Быстро скинув остатки еды в бак, она обернулась и поманила Илью пальцем, холодно сообщив:

– Раз ты закончил завтракать, нужно делать вот так. Запомнил? У нас это обязательное правило. Тебе всё ясно?

Его кадык нервно скаканул вверх и он промямлил:

– Д-да. Я всё понял. Спасибо.

– Отлично. Иди за мной, – и воспитательница повела новенького по коридору налево и вниз, в злополучный подвал. Илья шёл, аккуратно ставя ноги на каждую ступеньку и ведя ладонью по широкой ярко-жёлтой линии, нарисованной на уровне пояса, чтобы оттянуть момент, когда они останутся наедине, но спасительная полоска краски всё равно закончилась, упершись в добротную железную дверь, и они очутились в комнате с большим зеркалом на половину стены и столом с двумя приваренными к полу стульями.

– А теперь скажи мне, почему ты не ел? Знаю, здешняя каша не похожа на домашнюю, но ты же вчера пропустил ужин и должен быть дико голодный, – воспитательница села на стул и ласковым жестом предложила ему последовать её примеру, сделав вид, что не слышала, как заурчало у него в животе. – Только, чур, говори правду. Я узнаю, если ты мне соврёшь.

– Зачем вы прикрыли меня? Я же ничего не съел и вы это видели.

– Отвечай на вопрос, – она воровато оглянулась и достала из кармана сложенное в салфетку печенье, положив перед ним на стол. Илья сглотнул слюну, устраиваясь на неудобном и твёрдом стуле, а потом не выдержал и запихнул в себя весь манящий кусок целиком, отвечая уже с набитым ртом.

– У нас была собака. Маленькая и лохматая. Он ела из такой же миски. Я не могу…

– И что с ней случилось?

– Потерялась, – рассеянно пояснил Илья, стряхивая крошки.

– Ладно, – кивнула воспитательница, – а почему ты сказал директору, что тебя зовут Илюша? Специально хотел вывести её из себя? Для справки, тебе это удалось на все сто.

– Не поэтому. А потому, что мама меня так называла. А вас зовут Добрая Люся? Мне ребята про вас рассказывали.

– И что же они обо мне говорили? – с любопытством протянула воспитательница, пряча масляную салфетку обратно в карман и откидываясь назад.

– Что надо делать вид, что я ничего не помню. Что так будет лучше. Но я не люблю врать. Это плохо.

– И ты помнишь?

– Каждый день, – прошептал Илья, всеми фибрами наслаждаясь чуть прогорклым вкусом печенья.

– Скучаешь по маме?

– Да. Я могу к ней вернуться?

– Пока ещё нет. Тебе нужно кое-что исправить.

– А когда будет можно?

– Давай мы договоримся? Я не буду раскрывать твои секреты, а ты будешь честно отвечать на мои вопросы.

– Но чего вы от меня хотите? Я ничего плохого не сделал. Честное слово. Клянусь. Я просто хочу обратно к маме.

– Что случилась с твоей сестрой? Ты мне расскажешь?

– Она исчезла, – упавшим голосом произнёс Илья.

– Ты помнишь тот день?

– Да. Мама много плакала и ругалась с папой, а потом велела сестре пойти погулять в двор.

– А где был ты в это время?

– Я сидел в своей комнате и смотрел, как она качается на качелях.

– Очень хорошо. А дальше? Ты помнишь момент, когда понял, что её нет?

– Да… нет. Как-то смутно. На самом деле я вдруг оказался на траве, она была вся мокрая и липкая, а качели были пустые.

– А как ты там оказался? Ты же был наверху, так ведь?

– Да. Точно. Я чётко помню, как сидел на подоконнике и смотрел на неё сверху вниз, а она раскачивалась, потом ра-а-аз, и я уже внизу. Это так странно.

Воспитательница грохнула пустым ведром об стол и внимательно оглядела облитого ледяной водой худого мальчика, а новенький постарался расслабить мышцы, чтобы унять колотившую его дрожь. Всё тело зверски ломило, взывая свернуться калачиком и залезть под тёплое одеяло, но он не мог шевелиться из-за невесть откуда взявшихся пут на покрытых мурашками и посиневших руках и лодыжках, хотя от холода голова необъяснимым образом прояснилась, словно он чудом пронырнул ужасно длинный подводный туннель и теперь глотает спасительный кислород, чтобы наконец-то насытится.

– Уже лучше? – воспитательница с сомнением покосилась на большую раковину в углу, всю в непонятных разводах. – Ещё плеснуть?