Юрий Симоненко - Иуда

— А как же наемные работники? — задал вопрос Зихт.

Взгляды собравшихся обратились к нему.

— Если буржуазия нравственно как бы отрицает знать феодалов, а те, надо полагать, исторически выступают противоположностью рабовладельцев, то и наемные рабочие должны, в нравственном смысле, быть отрицанием буржуазии…

— …но они не отрицают… — закончил за него Иуда.

— Да.

— И не должны. Пока не станут правящим классом. — Зихт вопросительно посмотрел на человека и тот объяснил: — Все дело в гегемонии. В том, какой класс является классом-гегемоном. Общество, в котором правят уроды — уродливое общество… и оно будет оставаться таковым до тех пор, пока уроды будут оставаться у руля. Крепостные крестьяне вряд ли были нравственнее своих феодалов, как и рабы вряд ли превосходили в благочестии своих господ…

— Некоторые даже мечтали сами стать рабовладельцами и иметь своих рабов…

— Так и есть, Елена… — согласился с замечанием женщины Иуда. — Так и есть. А крепостные и слуги мечтали о дворянстве… И история Земли, насколько мне известно, знает такие примеры, когда становились… — он посмотрел на Гая и тот согласно кивнул. — Так что, — продолжил Иуда, — ничего нет удивительного в том, что наиболее слабые, полностью подчинившиеся гегемонии буржуазии наемные рабочие мечтают стать капиталистами, чтобы самим эксплуатировать других. В этом и состоит суть гегемонии — в подчинении образа мысли. Раб должен считать себя рабом и втайне мечтать о господстве. Наемный раб должен усвоить принятую в капиталистическом обществе — в обществе гегемонии капиталистов — парадигму: нанимай или нанимайся.

В тот вечер я мало говорил и больше слушал. Мое сердце разрывалось от грусти. Мне не хотелось покидать корабль-обитель людей, и одновременно я чувствовал сильное желание вернуться на Шхакабб. Мне хотелось поскорее увидеть Щелистый Хребет сверху. После тюрьмы я быстро привык к нашему лагерю в горах, — руины старой шахты стали мне домом. Думаю, это потому, что дом — это место, где ты не один, где рядом с тобой твоя семья, твои близкие. Зихт, Аша и пришелец Иуда — стали моей семьей, как и другие, что присоединились к нам позже… Что же до «Потемкина», то и это удивительное место, за те немногие дни, что мы провели в нем, стало как бы домом всем нам… Не «новым домом», нет (ни я, ни Зихт с Ашей, в них я уверен, ни за что не остались бы там, не покинули наш Шхакабб, даже если бы нам это предложили), но «домом» духовным (простите за поповское слово), так как на примере «Потёмкина» мы увидели будущее нашего мира — то будущее, о котором веками грезили наши утописты, о котором мечтают анархисты и социалисты, и за которое сражаемся мы и наши товарищи.

Было уже поздно, когда мы вернулись под купол. Аша с Зихтом разошлись по комнатам, а я вышел из дома, чтобы посмотреть на скопления огней на другой стороне мира, где были поселения. Это не было похоже на привычное звездное небо; ничто на планете не могло походить на это удивительное зрелище. Представьте себе изогнутое аркой море у вас над головой… Не получается? Вот и у меня тоже. Это можно видеть, но представлять это… для этого нужно быть художником. А я — не художник; я лишь бывший школьный учитель. И партизан. Я могу сражаться… и немного писать. Но описание корабля-мира дается мне тяжело. Это нужно видеть своими глазами. И, поверьте мне, это впечатляет.

Постояв немного снаружи, я вернулся в дом за дыхательным аппаратом и, надев его, вышел обратно и, пройдя через шлюз, оказался снаружи. Мне захотелось прогуляться в окрестностях, пройтись по устеленным брусчаткой улицам Лондона.

Наш купол располагался на окраине городка. От него до ближайшей улицы было около двух стадиев, если идти напрямик через небольшую рощу, и я пошел, выбрав одну из тропинок.

Оказавшись на улице, я двинулся по тротуару вдоль причудливых каменных зданий. Одинокие прохожие приветствовали меня вежливыми жестами и проходили мимо. Никто не пытался со мной заговаривать или как-то докучать мне. Рядом летела машина, вроде тех, что использовал Иуда при моем побеге из тюрьмы. (Как нам объяснили наши сопровождающие, машины эти нужны были вовсе не для слежки за нами и, тем более, не для охраны (мир людей абсолютно безопасен; в их обществе нет полиции или спецслужб); они служили для коммуникации; точно такие же устройства имелись и у некоторых людей, — тех, кто, по каким-то соображениям не использовали импланты — вживляемые в тела людей устройства). Я прошел до конца улицы и свернул на перекресте на другую, когда устройство подлетело ближе и сообщило о вызове. Я подтвердил, что готов ответить и рядом появилось полупрозрачное изображение лица Иуды.