Ирина Иваненко - Эфир

На нем, занимая четверть пространства комнаты, стоял круглый деревянный стол. Вокруг стола – четыре, с новой обивкой, стула. Два низких абажура, под одним из которых сидела девочка, не давали достаточно света, чтобы внимательно рассмотреть всю обстановку комнаты, однако создавали атмосферу старинности и уюта. На противоположных друг от друга стенах, скрываясь в полумраке, висели две гобеленовые картины. Одна из них, в золоченой раме, изображала пышных кудрявых детей, сидящих у пруда и играющих с кувшинками. На второй, в такой же золоченой раме, красовалась буддийская пагода, приютившаяся под скалой и водопадом и утопающая в зелени. И в самом темном и далеком углу комнаты, между двух, украшенных бархатом окон, висел небольшой рисунок, обрамленный тонкой коричневой рамой и спрятанный под стеклом. Старик взглянул на него только мельком и коротко вздохнул. На рисунке был изображен силуэт красивого человека в черной одежде, с зачесанными назад и собранными в маленький хвост волосами.

Томная тишина комнаты была прервана возней и шепотом, послышавшимися из коридора:

– Зачем? А что если это не он?

– А что если он? А? Ты подумал об этом? Мы столько лет ждали…

– Я не знаю…

– Я знаю. Давай попробуем.

Глубокий вздох. Пауза.

– Хорошо. Пойдем.

В комнату вошли все та же женщина и мужчина. Старик начал было вставать, но женщина остановила его жестом.

– Отдыхайте. Это мой супруг – Арсений. Мы будем ужинать.

Старик промолчал и кивнул.

Арсений сел за стол. Девочка смотрела большими глазами над вязаным пледом. Женщина шаркающими шагами передвигалась по комнате, иногда выходя в пустую тишину коридора, и собирала на стол. Камин потрескивал, не обращая внимания ни на кого, и наполнял обстановку теплом и простотой.

– Я врач, – неожиданно сказал Арсений.

Арсений. Моложавый мужчина лет тридцати пяти, с коротко остриженными густыми волосами над красивым открытым лицом, был одет в узкие серые брюки и белую рубашку. Строгая и гордая осанка, спокойно сложенные на столе руки и умный взгляд выдавали в нем благородное происхождение.

Старик встрепенулся:

– Это видно, – быстро ответил он.

– Этот дом мы наследуем по мужской линии, начиная от прадеда. Вы бывали здесь раньше?

– Я? – рассеянно переспросил старик и вздрогнул от звона бьющейся посуды.

Женщина уронила кувшин.

Разговор прервался.

Арсений встал и заботливо усадил женщину на узкий диван. Он собрал осколки разбитого кувшина. Потом разложил по тарелкам уже стоящее на столе жаркое – овощи, молодой картофель и крупные куски мяса. Жестом пригласил к столу старика. Старик, прижав руку к груди, наклонился в очередной раз и сел вместе с хозяевами.

Они ели молча. Не ела только девочка под пледом. Она все так же продолжала смотреть своими большими глазами и молчать. Старику было очень вкусно. Он раздавливал вилкой маленькие картофелины, мусолил их по тарелке, смешивая с мягкими овощами и, подставляя под вилку ладонь пригоршней, благодарно ел. Так бы ели детки, которые только научились аккуратно кушать и, чтобы порадовать родителей, стараются не проронить ни одной капли. Мясо он не резал ножом, а все так же благодарно и даже нежно отбирал волокна от больших кусков и отправлял их в рот. Только в конце ужина женщина заговорила. Она стала рассказывать медленно. Всем и никому. Перебирая и правильно составляя слова в своей голове.

– У нас есть летний сад. Он во дворе. Я могу показать вам после ужина, вечером там особенно красиво. Хотя… Сейчас уже темно… Много лет назад на месте этого сада был дом. Туда приводили умирать тяжелобольных. За этим домом ухаживал прадед Арсения. И за людьми тоже. Он был врач. Но врачевать не получалось. Люди умирали в мучениях. Болезни съедали их. Живьем.

На этих словах женщина запнулась и, склонив голову, тихо заплакала.

– Как вас зовут? – Едва слышно спросил старик, протягивая к ней через стол руку и легонько касаясь локтя.

– Тамара.

Тамара. Молодая женщина, одетая в старушечью одежду и передвигающаяся старушечьей поступью. Её длинные, с широкими завитками, русые волосы были собраны в хвост на затылке. Черные глаза на белом мраморном лице светились как два глубоких колодца. Тонкие черты, обводящие скулы, губы и нос придавали лицу болезненность и надрывность. Точеная фигура полностью скрывалась под простым серым платьем и бесформенным махровым платком. Она замолчала, смотрела перед собой и давила подушечками пальцев в стол, так сильно, что белели ногтевые пластины.

Читать дальше