Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

А где-то в мире люди спят, с завистью думает она.

Эти люди еще не знают.

Ч – 237

Мобильный телефон Беатрис вибрирует на ночном столике. Она вытягивает руку, ощупью отвечает. Голос начальника окончательно вырывает ее из дремоты:

– Бебе́! Сколько можно ждать? Где тебя носит?

– Сиеста… – бурчит она. – Я на отдыхе, Жэ Бэ, ты же сам настоял, чтобы…

– Включи телевизор и шевели булками! Нам нужны все!

Тон комиссара Лезажа такой тревожный, что Беатрис глотает просящийся на язык резкий ответ. Она косится на будильник. Девятнадцать часов. Ну она и придавила.

– Что случилось, босс?

– Давай живо.

– Уже еду.

– Ты бы лучше…

Связь прерывается. Беатрис пытается перезвонить, но соединения нет; ее телефон пищит и отключается сам собой.

Она откладывает аппарат на вторую подушку, делает глубокий вдох и встает. Направляясь в кухню, совмещенную с гостиной, берет на ходу джинсы, рубашку и лифчик, брошенные в кресло, и, нажав кнопку кофеварки, торопливо одевается. В стеклянной дверце духовки она видит отражение своих голых ног. Морщится. Беатрис никогда не любила свое тело. Подростком она внимательно его рассматривала и делала тысячу упражнений в надежде, что оно улучшится. После тридцати решила, что будет только хуже, и махнула рукой. Как бы то ни было, она никогда не позволяла мужчине задержаться у нее достаточно долго, чтобы он мог обратить внимание на объем ее бедер или дурацкие складки, образующиеся у паха, когда она садится. Беатрис замужем за своей работой и прекрасно себя чувствует.

Взяв дымящийся эспрессо, она идет в гостиную. С минуту, чертыхаясь, роется между диванными подушками и наконец находит пульт на круглом столике, служащем ей письменным столом. Включает телевизор. При виде появившихся на экране картин она едва не роняет чашку.

– Твою мать… – вырывается у нее.

Не медля больше, она надевает пальто, скручивает свою рыжую гриву в узел на затылке, хватает шлем, ключи и выбегает из дома. Мотоцикл мчит ее сквозь сумерки в сторону комиссариата.

– Майор, – приветствует ее Карен за стойкой ресепшена.

Беатрис нравится эта девчонка. Она напоминает ей ее самое двадцать лет назад, когда она, свежеиспеченная выпускница школы полиции, считала, что ей нипочем грязь и жестокость, с которыми приходится сталкиваться ежедневно. Вот только сегодня действительность далеко превзошла себя. Лицо Карен бледно, губы дрожат. Беатрис кладет руку ей на плечо.

– Где Лезаж?

– Наверху, в комнате для совещаний.

– Спасибо.

Беатрис поднимается, прыгая через две ступеньки, и входит в комнату для совещаний, не дав себе труда постучать. Она застает там десяток коллег, все стоят с опрокинутыми лицами. Некоторые плакали. Почему же она не плачет? Как давно она вообще плакала?

– Ты не торопишься, – ворчит комиссар Жан-Батист Лезаж.

– Отгулы мне никогда не удаются.

Ее попытка разрядить атмосферу повисает, никем не поддержанная.

– Садись, Бебе.

Как и все, она остается стоять.

В начале своей карьеры она ненавидела это детское прозвище, которым наградил ее Жан-Батист. Бебе – не младенец, а просто инициалы Беатрис Бланш. Теперь она привыкла, и в ее сорок с хвостиком кличка вызывает у нее лишь улыбку.

– Итак, – продолжает Жан-Батист Лезаж менее уверенным, чем обычно, голосом, – телевизоры всего мира показывают одну и ту же карту с последней границей жизни на Земле, которая проходит аккурат у нас. Те, кто хочет прожить несколько лишних дней, уже в пути. Местный аэродром переполнен боингами. На данный момент движение на главных дорожных артериях еще не затруднено, но чудовищные пробки образуются повсюду в Европе, и эти машины направляются к нам.

– Не только к нам, – уточняет Беатрис. – Эта граница пересекает Бретань сверху донизу. И еще край Испании, Великобритании, западный выступ Африки…

– Конечно. Но люди, что устремились сюда, почему-то предпочитают берег моря чистому полю. Поди знай, почему.

– У тебя есть информация о взрывах? – спрашивает Манюэль.

Манюэль пришел в комиссариат всего через год после Беатрис, и они вместе поднимались по ступеням служебной лестницы. После ЖБ они самые старые в группе. ЖБ качает головой, проводит ладонью по своему угловатому лицу.

– Я звонил разным людям, и никто не знает ни причины, ни происхождения этих взрывов – или, по крайней мере, никто не готов мне сказать. Невозможно предвидеть, как будут развиваться события в ближайшие дни. Надо готовиться ко всему, потому что наверняка придется иметь дело с худшим, чем мы можем себе представить. Наша работа – обуздывать панику, поддерживать подобие общественного порядка… Просто быть рядом. Успокаивать. Показывать наши рожи, наши формы, наши бейджи. А вот наше оружие – как можно меньше. Каждый волен остаться или уйти. Я буду на посту до конца.