Карина Добротворская - Мужчина апреля [litres]

– Не помню, – улыбнулась я. Но сообразила, где узнать: – Придется у дочки в фейслуке посмотреть.

Хлопнула себя по карману:

– Ох, телефон забыла. Вот курица.

– Да не проблема. – Вика уступила мне место перед компьютером. – Зайдите отсюда.

Я нашла в фейслуке профиль Туяры.

– Красивая, – заметила Вика.

Я удивленно глянула. Она пояснила:

– Дочка ваша. Какая взрослая, никогда не подумала бы, что…

– А она считает себя страшной. Подростки!

И задницей оттеснила Вику. Еще не хватало, чтобы та увидела, что мам у Туяры многовато. И что меня на фотках в ее фейслуке нет совсем.

Я листала фейслук Туяры. Вот, нашла. Туяра держала кролика на руках. «Он приехал!!!» Куча восклицательных знаков и эмодзи. «Мой Ангел!!!» Я открыла снимок в отдельном окне, предусмотрительно закрыв сам фейслук.

– Вот. Двадцать шестого марта.

Вика глянула и тут же отвернулась:

– Не наш.

– В смысле? – опешила я. Кролик взят из этого санатория, это я помнила точно. Так значилось в его карточке.

Вика подняла левую руку, постучала указательным пальцем по уху кролика.

– Видите, у этого кролика клеймо на правом ухе. И чип, значит, тоже здесь. А я всех наших татуирую и чипирую левой рукой. Мне слева заходить сподручнее.

Я одеревенела. Пялилась на кролика, на Туяру, на кролика, на Туяру.

– Вы что, не помните, из какого санатория его забирали? – удивилась Вика.

– Это не я забирала, – выдавила я.

Вспомнила первый разговор с Томми. «Я впервые держал в руках животное». Кролика забрал из санатория Томми. Здорового и привитого. С татуировкой и с чипом – в левом ухе.

А домой приехал другой кролик. С клеймом и с чипом в правом ухе. И чип пропал с радара – в доме у Греты.

– Ну дочку спросите.

– Ага, – только и сумела выдавить я.

– Вы нормально себя чувствуете?

Я кивнула.

– Пойду. – Собственный голос я слышала, как из мешка; забыла, что надо пищать. – На поезд не хочется опоздать.

– Сейчас с этими пулями так удобно! Минут десять – и ты в Москве.

– Двенадцать, – просипела я. – Поезд идет двенадцать минут.

Я шла по Цветному. День был солнечный. Прохожих против обыкновения мало. Велосипедисток почти нет. Все сидят по домам, смотрят парад. Празднуют Большой Поворот, не нарушая инфекционный протокол. Странно было видеть эту часть Москвы, обычно такую оживленную, совсем пустой. От голых деревьев на дорожки бульвара падали ломкие тени. А я сейчас ненавидела и солнце, и тепло. Хоть бы дождь! Хоть бы наползли облака. Я кипела в своем костюме. Шум собственного дыхания действовал на нервы. У меня было ощущение, что даже в ступнях-бахилах хлюпает от пота. Боже, как мужчины это выносят! От жары и духоты я была в полуобмороке. Но почти радовалась этому. Факты, добытые мною, не больно хотелось осмысливать ясным рассудком. Томми поехал за одним кроликом. Домой привез другого. Потом Грета умерла, кролик пропал, а у Греты предварительный анализ показал вирус, подобный менингиту. Которым можно заразиться от кролика.

«Но можно и не заразиться, – шепнул голосок сомнения. – Можно ведь умереть и от любви. Или просто от боли».

Вот он, дом Диляры. Она – моя последняя надежда. На то, что удастся что-то узнать о кролике. А заодно – и о Томми.

Земля в садике была взрыхлена – очевидно, здесь недавно посеяли газонные травы и цветы. Рановато – самое начало апреля! По мерзлой разрытой земле прыгали черно-белые сороки. Две крупные серые вороны наблюдали за ними.

Я стояла, не решаясь позвонить в дверь. Рассматривала окна без занавесок со стороны крыльца. На подоконнике за чисто вымытыми стеклами виднелись пластилиновые фигурки, явно вылепленные детскими руками.

Господи, что же делать? А если Диляры нет дома? А если дома – дети? А вдруг там меня поджидает Томми? Дверь открылась. Я узнала Диляру. В жизни она выглядела лучше, чем на фотографии. Кожа была белее, волосы блестели. Она вытерла руки о фартук, глянула на меня без интереса. Еще один безликий мужской кулек.

– Прошу прощения. Я могу вам помочь?

От недосыпа, от нервов, от усталости я не подумала про одну простую вещь. Наш с Томми маскарад. Он был неплох. Можно изменить все: прическу, походку и даже пол. Но голос! Нельзя изменить его настолько, чтобы мужчину можно было принять за женщину, и наоборот. Я молчала, прикидывая, как быстро Диляра заорет, сообразив, что перед ней переодетая в мужчину женщина. Выглянут соседи. Бросятся на помощь прохожие. Кто-то вызовет полицию.