Андрей Шипилов - И упало Слово

— Да уж, — продолжил мысль Лойола, — и потом еще свезло ему, когда решили расстрелять, — помнишь, как Ротшильда тогда к высшей мере приговорили?

Корчак помнил. Хотя дело было пятнадцать лет назад, от воспоминаний у него заломило в затылке.

Натан Ротшильд был глуп в отличие от Лазароса.

Лазарос был умен, он продумал все тщательно. Во всяком случае ему так казалось. Корчак знал о делах Мавроса и не раз просил его, чтобы тот не играл в эти игры. Но Лазарос рассмеялся и сказал, что ультрафиолет — не химия, никаких следов не оставляет. Кто же знал, что видеозаписи хранятся по 15 лет!

С Ротшильдом же история была совсем дурацкая. Натан служил в лаборатории, изучавшей канцрогены и просто глотал бензапирен, который там же и крал. Поэтому, когда он заявил о своем раке печени, то его первым делом направили исследоваться на наличие следов бензапирена в организме. Он был глуп настолько, что упорствовал до конца и отрицал очевидное, за и что получил высшую меру безо всякого снисхождения. Его лишили медпомощи и, в назидание остальным, отправили умирать в лагерь, без обезболивания. Соседи заклеивали ему рот изолентой, чтобы он не кричал и не мешал стать, но боль была так сильна, что изолента лопалась от напряжения. Он гнил заживо, распространяя вокруг себя смрад. Весь барак не спал по ночам в последний месяц жизни Ротшильда.

— Я не понимаю, к чему все эти устрашения, эти публичные казни, — вдруг прошептал Лойола, косясь на Корчака. Все равно будут те, кто решится попробовать. Все равно ходят слухи, что у многих получилось, что их не поймали, и теперь они блаженствуют на Безмятежных Островах.

Корчак тоже думал, что казни не достигают тех целей устрашения, которые перед ними ставило начальство, но Лойола был самым последним человеком, с которым он бы решился обсудить эту тему.

— Ты просил подменить тебя в школе сегодня? — спросил он, делая вид, что на слышал шепота.

— Да-да, конечно, — с готовностью ответил Лойола и вытащил из кармана карточку учёта. — Вот я уже зарегистрировал всё, как положено. Один день моего отпуска — тебе, за услугу. — Говорят раньше, двести лет назад, часть отпуска можно было провести на островах. Думаешь, правда?

— Не знаю, по мне, так теперешний отпуск от работы не слишком отличается, — ответил Корчак и тут же пожалел, заметив, как сверкнули глазки Лойолы.

«Донесет Капо, сегодня же!», — понял он, — ну да ладно, за такую мелочь серьезно не накажут. Хотя их Капо и славился своими придирками, но у него все же было чувство меры.

— Я, понимаешь, тут с одной девчонкой договорился, — вдруг похвастался Лойола, — но она только утром может, по вечерам работает, вот и приходится тебя просить о подмене.

— Мне без разницы, зачем тебе это время нужно, — прервал разговор Корчак, — ты попросил, я согласился, все дела.

Он быстро отправился прочь, опасаясь, что Лойола снова заговорит с ним. Но тот отстал. Корчак рассчитывал успеть перед школой дойти до откоса, который тянулся за дальним продовольственным складом. Это был глухой уголок, заросший бурьяном и там было «их место», где его никто бы не застукал с Полли. Он знал, что она догадается прийти. После казни всегда оставалось часа три всеобщей суеты, которыми можно было бы воспользоваться для встречи.

Но сегодня не задалось.

Прямо перед складом формировался транспорт на Безмятежные Острова, и конечно же вокруг сновали люди.

Транспорт был большой. Последние две недели всех больных раком задерживали в Лагере, держали в лагерной клинике и никуда не отправляли, по правилам они тоже должны были присутствовать на Казни. Они перестанут принадлежать лагерному ведомству лишь когда их транспорт отдалится от лагеря на 5 километров. Таковы были правила.

Но тем не менее, все понимали, что это — только условность. И даже стражники утратили обычную строгость и вели себя с больными как медперсонал. Корчак заметил, как стражник не только подсадил в автобус изможденную женщину с желто-зеленым цветом лица и даже посочувствовал ей, заметив, что «уж вас-то можно было отправить и пораньше».

Счастливчики ехали налегке. Им запрещалось брать с собой что-либо из лагеря, кроме какой-нибудь одной мелкой вещи личного пользования, которая может уместиться в карман.

«Все равно до Островов это никто не довозит, — разоткровенничался как-то с Корчаком один из стражников, — тут трясутся, берегут, вроде как на память, а как от лагеря за пять километров отъедут, так враз все и повыбрасывают! Никто не хочет там лагерь вспоминать, никому такая память не нужна!»