Ярослав Бутаков - Второй Фаэтон - восемь часов до смерти

Плавание совершалось без помех со стороны противника. Его уже как будто не существовало. Самую главную проблему представляла эвакуация крайне немногочисленного, но не шедшего ни на какой контакт, населения тех островков, в районе которых намечались взрывы. Отряды, посылавшиеся в горы и ущелья островков, нередко даже подвергались нападениям, несколько человек погибло из-за предательских засад. Тем не менее, это не остановило бойцов повстанческой армии, равно как и не вызвало их мести. Кого смогли – тех поймали и посадили на корабли. Кого не смогли – ну что же…

Перед намеченными взрывами центральный штаб повстанцев в Америке, командир эскадры, командиры всех кораблей, участвовавших в экспедиции, несколько часов передавали в эфир и в интернет предупреждения о подводных термоядерных взрывах и ожидаемых цунами и извержениях, призывали покинуть опасные прибрежные зоны морей. Предупреждать дольше было опасно, так как за это время кто-то из лагеря противника мог попытаться помешать проведению операции.

Главное значение придавалось подрыву самых мощных зарядов в районах Гавайских и Каролинских островов, островов Самоа, подводных вулканов Истер и Луисвилл (Тихий океан), острова Реюньон (Индийский океан), на месте бывшей Исландии и на островах Триндади (Атлантический океан). Они должны были быть приведены в действие один за другим, с интервалами в один час. Менее мощные заряды были заложены в шахты, пробуренные в вершинах ещё более тридцати подводных вулканов на дне всех океанов.

– Самое забавное и страшное в этой связи – то, что мы совершенно не знаем, как проявят себя гравитационные аномалии после нашего эксперимента, – заметил Вальдек Любарскому на борту «Джона Ф. Кеннеди», когда до первого взрыва оставалось чуть меньше часа, – и долго ещё можем не знать. Если всё будет стабильно, это не может означать, что в следующее мгновение с Землёй не произойдёт самая худшая беда, которой мы страшимся. Могут пройти ещё годы, десятилетия, столетия, а опасность всё равно будет висеть, неясная, неоценимая в вероятностных числах. Человечеству теперь с этим жить неведомо сколько.

– Если Земля всё-таки предоставит людям достаточный срок и не разлетится вдребезги, то человечество, надеюсь, найдёт возможность расселиться отсюда на какие-нибудь более спокойные планеты, – заметил Любарский. – Жалко, что мы сами до этого не доживём. Это с детства было моей мечтой: увидеть, как люди осваивают новые миры, под новыми солнцами. Увы, если такое время когда-нибудь наступит, то не при нас и даже вряд ли при наших внуках. Интересно, много ли будут ли те наши далёкие потомки знать о нашем времени и о том, что мы совершили? А если будут знать, то какую они дадут нам оценку? Не окажется ли, с высоты их познаний, которые будут несравненно превосходить наш нынешний уровень, что мы сильно заблуждались во многом? В частности, что этой своей операцией мы подвергли будущее планеты и человечества неоправданному риску?

– Надеюсь, что они по достоинству оценят две следующие вещи, – тут же ответил Вальдек. – Первая: при нашем уровне познаний мы могли действовать только так и никак иначе. Вторая: мы сделали всё, чтобы предотвратить максимальное количество известных нам угроз, и мы боролись, боролись до конца за них, за этих будущих людей. Очень надеюсь, что они не утратят способности к таким оценкам.

– Мне сейчас больше интересно, чем заняться после того, как всё это закончится, – сказал Любарский. – Если всё пройдёт по наилучшему сценарию, то наша миссия окажется выполненной. Мы больше никому не станем нужны. Что делать? Куда податься? Возвращаться ли мне в Америку или на мою бывшую родину, в Россию? Пытаться ли завести, под старость, новую семью или поискать старую, если она уцелела в этом кавардаке? Ничего не понятно! Слишком долго я занимался глобальными вопросами, чтобы адекватно понять, чего же я хочу от жизни лично для себя, в конце концов! Но и в глобальном масштабе для меня многое непонятно. В какую сторону пойдёт развитие цивилизации по окончании этой войны?

– Пожалуй, ты в самом деле создан для решения глобальных вопросов больше, чем для личного счастья, – заметил Вальдек. – Если люди будущего смогут слагать мифы, как древние греки, то ты останешься в их памяти кем-то вроде Прометея. И не пытайся изменить своему предназначению. Ты хочешь уйти в частную жизнь? Не получится! Скажу так – у тебя нет на это права. И у меня нет. И у всех наших коллег нету.