Кнут Фалдбаккен - Страна заката (журнальный вариант)

— Она совсем потеряла волю к жизни,— сказал Док, печально качая головой.— Словно собственная жизнь утратила для нее всякий смысл в тот самый момент, . когда я оказал ей, что девочка вне опасности. Вы можете это понять? Во всяком случае, дол­го она не протянет, если мне не удастся привести ее в чувство...

Док и Аллан брели по берегу. Было морозно, ветер кусал кожу, дождевые облака рассеялись, и холодные солнечные лучи пронизывали мглу, которая сегодня висела выше и дальше, чем когда бы то ни было. Сезон дождей кончился. Наступала зима. Даже фабричные здания Сарагоссы вырисовывались на фоне неба более четко, чем обычно, словно вдруг стали ближе. Но вода между Насыпью и Сарагоссой оставалась бесцветной и мертвой как ртуть, если только по ее матовой поверхности не пробегал ветер.

Док попросил Аллана помочь ему собрать последние овощи. Аллан получит поло­вину урожая, ему самому много не понадобится, сказал Док. В глубине души он счи­тал, что скоро останется один.

— Помни, что вы, молодые, должны есть овощи,— увещевал он Аллана бог знает в который раз.— И особенно маленькая Рейн, когда она перейдет на обычную пищу.

Он зашел ненадолго в фургон и лишний раз убедился в том, что малышка чувству­ет себя хорошо. Она была худенькая и слабенькая, но, насколько он мог судить, болезнь прошла бесследно. Постепенно у нее появился аппетит, она начала сосать... Однако Бой поправлялся гораздо медленнее. Он все еще кашлял, температура то поднималась, то падала, но все-таки состояние его постепенно улучшалось, и Док посоветовал Лизе продолжать кормить его грудью, но следить за тем, чтобы хватало молока и маленькой Рейн. Лиза тоже постепенно приходила в себя. Большую часть времени она лежала и спала либо просто отдыхала, а Мэри Даямонд помогала ей по хозяйству. Она с радостью занималась этой дополнительной для нее работой и ухаживала за малышкой с такой нежностью, словно это был ее собственный ребенок.

Они встретили Рен-Рена, который тащил на веревке козленка. Проходя мимо них, он широко улыбнулся, провел указательным пальцем через горло широкий полукруг от уха до уха, показал на козленка и похлопал себя по животу.

— Что он собирается делать? — удивился Док, когда они прошли дальше.

— Зарезать козленка,— ответил Аллан.

— Он внушает мне тревогу, хотя я ни в чем не могу его упрекнуть,— размышлял Док.— В нужную минуту он всегда поможет, умеет делать кучу важных и полезных вещей, и все равно он здесь совсем чужой, словно он из другого века, из другого мира. Он напоминает мне первобытного человека, который действует только по наитию и у которого нет ни разума, ни совести. Он как зверь... Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, понимаю.

Аллан не стал рассказывать Доку про чиновника из ведомства социального обеспе­чения. При мысли о случившемся Аллану становилось не по себе, таким чудовищным, таким противоречащим здравому смыслу и в то же время безжалостно очевидным было сознание того, что он сам — активный соучастник... Но потом в ушах его раздавался блеющий голос чиновника, перед глазами четко и ясно возникали листы бумаги с напе­чатанными на них именами, и он сознавал, что иначе поступить не мог. Но он был не в силах рассказать об этом Доку. И едва ли сделает это когда-нибудь в будущем.

Рен-Рен развил бешеную деятельность. Никто не знал, что творится у него в голо­ве. Никто не представлял себе, в какой мере он понимает слова, мимику и жесты, в ка­кой мере осознает то, что делается вокруг него; он реагировал на происходящее, осно­вываясь на своем собственном толковании событий, в одном случае совершенно необъ­яснимо, в другом — в соответствии со своей особой логикой, словно он вдруг обретал способность постигать окружающее глубже и полнее, чем другие, и это позволяло ему своевременно вырабатывать правила поведения и принимать меры предосторожности, рассчитанные как на данный момент, так и на более отдаленное будущее. Этот человек, лишенный речи и слуха и едва ли находящийся в здравом уме, добивался нередко пре­восходства над нормальными, полноценными людьми, потому что полагался только на свою интуицию и остроту восприятия и твердо, без всяких сомнений и колебаний, ве­рил в их непогрешимость.

Вот и сейчас он осуществлял свой замысел четко и уверенно, словно в строгом соответствии с тщательно разработанным планом, однако весьма обстоятельно выпол­няемые им многочисленные операции не имели никакой логической связи с событиями, которые происходили вокруг него именно в этот день... Сначала он собрал топливо, самое сухое, какое только мог найти, и сложил его между небольшими плоскими кам­нями в защищенном от ветра месте под прикрытием нескольких высоких куч всевоз­можного хлама. Потом он разжег костер. Мокрые от дождя дрова загорелись не сразу, но Рен-Рен не оставил попыток развести огонь, отлично зная, что в таких случаях нуж­но делать; он умел разжечь костер в самых трудных условиях. Когда огонь загорелся и вверх весело поднялись языки пламени, Рен-Рен подложил в костер еще дров.