Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк - Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

Также я не знал, что данные о его рождении и детстве были непроверенными. В отличие от Шляпы, Килберт раздавал интервью сотнями, будь то для «Даунбита» или массовых еженедельников. Все источники сообщали, что родился он в Геттисберге, Миссисипи, в рабочей семье, никак не связанной с музыкой (его отец был водопроводчиком), но с раннего детства понял, что музыка – его призвание. Получив наконец саксофон в подарок от родителей, он быстро овладел им и восхищал своей игрой педагогов, после чего бросил школу в шестнадцать лет, чтобы присоединиться к ансамблю Вуди Хермана.

Слава не заставила себя долго ждать.

В целом этот миф о Гранте Килберте никто не оспаривал. Его действительно воспитывал водопроводчик из Геттисберга по фамилии Килберт, Грант действительно был чрезвычайно одарен, бросил школу, вступил в ансамбль Хермана и стал знаменит еще до своего двадцатилетия. Однако некоторым друзьям (необязательно тем же самым, при которых Грант называл себя черным) он говорил, что Килберты – его приемные родители, и что пару раз они, рассердившись на него, упоминали, что он родился в бедности и пороке, и должен быть благодарен за ту возможность, что ему даровала судьба. В качестве главного источника этой версии выступает не кто иной, как Джон Хоуз, познакомившийся с Килбертом в ходе последнего тура «Джаз в филармониях», в котором участвовал.

«Весь тур Грант держался особняком, – рассказывал Хоуз биографу. – Он был выдающимся музыкантом, но никогда нельзя было предугадать, что он может учудить. В плохом настроении он мог обругать старших музыкантов. Только к Шляпе он всегда относился почтительно, но Шляпа мог несколько дней ни с кем не общаться, и в эти дни Килберт не стремился обзавестись новыми друзьями. Он садился рядом со Шляпой в автобусе, рассказывал ему что-то, а тот лишь кивал в ответ. Очевидно, Шляпа испытывал к Килберту какую-то симпатию. В конце концов я остался едва ли не единственным, с кем Килберт нормально общался. Вечерами после концертов мы нередко посиживали в барах. Все свои ошибки он искупал своей блестящей игрой. Как-то раз он сказал, что был приемным ребенком, и не находил себе места, не зная, кто его настоящие родители. У него даже свидетельства о рождении не было. Его мать как-то намекнула, что один из его настоящих родителей был чернокожим, но от прямых вопросов она всегда уходила. Будучи белыми жителями Миссисипи, они хотели белого ребенка, и, если в его жилах текла хоть капля черной крови, они не хотели признавать этого – и даже сами старались об этом забыть.

Среди всех этих предположений есть место одному факту: Грант Килберт был ровно на одиннадцать лет моложе Шляпы. В джазовых энциклопедиях датой его рождения указано первое ноября – весьма вероятно, день, когда его привезли приемным родителям в Геттисберг.

Я по-прежнему не берусь судить, видел ли Шляпа больше, чем рассказал мне, и узнал ли того мужчину, что вышел из хижины, где лежала окровавленная Эбби Монтгомери. Я не знаю, были ли у него причины бояться своего отца. Не знаю, верны ли мои предположения – их мне уже не подтвердить и не опровергнуть, – но мне кажется, теперь я понимаю, почему Шляпа не выходил на улицу хэллоуинскими вечерами. Он никогда не забывал ту историю, и в эти вечера переживал ее вновь. Слышал крики, видел лежащую в крови девушку и Мэри Рэндолф, глядящую на него с болью и гневом. Думаю, в глубине души он понимал, на кого на самом деле направлен этот гнев, и был вынужден запираться в гостиничном номере, заливая воспоминания джином, пока жуткие мысли наконец не покидали его.

Центральный парк – волшебное место. Это неоспоримый факт.

В детстве я никак не могла понять, почему деревья на тротуарах окружены железными оградами. Деревца были хилыми – это понимал даже городской ребенок вроде меня. Я ума не могла приложить, чем они заслужили свое заключение, и не опасно ли подходить к ним слишком близко.

Не смотрите на меня так, я ведь была совсем маленькой! Кажется, училась во втором классе. Мы с моей лучшей подругой постоянно это обсуждали. А еще то, почему сложно найти город на карте, если не знаешь, где он находится, и почему ребята из четвертого класса ржут над фамилией миссис Трахтенбергер.

Мою лучшую подругу звали (да и сейчас зовут) Галадриэль, но имена не выбирают; к тому же, так ее зовет только мама. Все остальные зовут ее Эльфийкой.