Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк - Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

Несмотря на то, что некоторые эпизоды стали проясняться, я так и не мог понять, что же на самом деле Шляпа видел той хэллоуинской ночью в Задворках. Весьма вероятно, что он действительно отправился туда с белым мальчиком своего возраста, также сыном проповедника, и до смерти напугался чем-то, что произошло с Эбби Монтгомери. Эбби отослали из города сразу после тех событий, и Ди Спаркса тоже. В то, что некий мужчина убил Эбби, а Мэри Рэндолф ее воскресила, мне не верилось. Наверняка с Эбби случилось нечто, для чего в Задворки был приглашен доктор Гарленд, впоследствии сбежавший оттуда в страхе. Следствием этого непонятного происшествия с богатой белой девушкой стали и убийства Эдди Граймса с Мэри Рэндолф. Эти двое были важными свидетелями, и их необходимо было убрать.

Я это прекрасно понимал, и Шляпа тоже. Но он зачем-то наполнил свою и без того запутанную историю лишними загадками, словно хотел что-то скрыть – или боялся сам узнать правду. Опасаться, что правда откроется, не следовало – если даже сам Шляпа чего-то не знал, то узнать это мне представлялось невозможным. Он намеренно завуалировал даже самые банальные вещи: например, Мэри Рэндолф была то ведьмой из Задворок, то уважаемой прихожанкой, жившей по соседству с его семьей. Восстановить истинную картину тех событий в Задворках было уже невозможно.

В разделе развлечений субботнего ноябрьского номера «Блейд» я наткнулся на фотографию семейства Шляпы и вернулся к ней, когда мои рассуждения зашли в тупик. Шляпа, двое его братьев, сестра и родители стояли в ряд по росту на фоне, должно быть, семейного автомобиля. Шляпа держал в руках до-саксофон, братья – трубу и барабанные палочки, а сестра – кларнет. Преподобный, будучи пианистом, не держал в руках ничего, но даже на зернистой фотографии шестидесятилетней давности всем своим видом внушал трепет. Отец Шляпы был высоким, могучим мужчиной, и действительно, на фото он казался белым, как я сам. Но впечатлили меня не столько белизна его кожи и бесспорная привлекательность, сколько влиятельный, авторитарный вид, пронзительный взгляд и властный подбородок. Вспомнив о словах Джона Хоуза, я ничуть не удивился, что такой человек мог внушать своему ребенку страх. Идти против воли такого человека и перечить ему было рискованно. По сравнению с ним мать Шляпы выглядела рассеянной и смущенной, словно вся ее уверенность перешла к мужу. Тут я обратил внимание на машину, и до меня дошло, зачем она на этой фотографии. Автомобиль был индикатором благосостояния семьи, их общественного статуса – он делал им рекламу. Насколько я мог судить, это был «Форд Модел Т», но о том, был ли это тот самый «Форд Модел Т», что Шляпа видел в Задворках, я мог лишь гадать.

Предположение казалось мне абсурдным, пока несколько дней назад мне в руки не попала книга под названием «Освещающий ветер: жизнь Гранта Килберта».

Если не считать Луи Армстронга и Дюка Эллингтона, в мире найдется не много биографий джазовых музыкантов (однако биографию Шляпы теперь тоже можно прочесть, и вышла она под названием, взятым из моего интервью с ним), и я сильно удивился, найдя «Освежающий ветер» в книжном отделе местного супермаркета. Вы не найдете в магазинах биографий Арта Блэйки, Клиффорда Брауна, Бена Уэбстера или Арта Тэйтума – музыкантов более заслуженных, чем Килберт. Однако не стоит удивляться – Килберт был из тех ярких личностей, кто приобрел культовый статус среди поклонников, и через двадцать лет после его смерти почти все его записи были переизданы на компакт-дисках в коллекционных изданиях. Он был блестящим, великим джазменом, наиболее близким к Шляпе по мастерству из всех его учеников. Килберт был одним из кумиров моей молодости, поэтому я купил книгу (за целых сорок пять долларов!) и принялся читать.

Как бывает со многими джазовыми музыкантами, да и артистами в целом, в жизни Килберта громкая слава соседствовала с неудачами личной жизни. Он совершал кражи со взломом и даже участвовал в вооруженных ограблениях, боролся с героиновой зависимостью, провел несколько лет в тюрьме. Оба его брака закончились болезненными разрывами; почти от всех друзей он отвернулся. Как этот слабохарактерный, самовлюбленный говнюк мог создавать столь нежные и прекрасные мелодии, было великой загадкой искусства, но я не был удивлен. Я достаточно слышал о Гранте Килберте, чтобы понимать, каким он был человеком.

Чего я не знал о Килберте, так это того, что он, будучи внешне типичным американцем скандинавского или англосаксонского происхождения, порой называл себя черным (это утверждение, впрочем, никем не воспринималось всерьез и считалось еще одной фантазией Килберта, известного своей неустойчивой психикой), а иногда – иначе Килберт не был бы Килбертом – отрицал, что когда-либо делал такое утверждение.