Денис Калдаев - Семь миллионов сапфиров [litres]

В комнате замер солнечный свет. За окном медленно кружились листья, подернутые золотом ранней осени. Наступило второе сентября, и, согласно Анализу, я проживал свой последний день на Земле. До меня доносился звон соборных колоколов и еле уловимые вибрации предстоящего праздника. На площади Науки собирался народ.

Я взял с собой все денежные сбережения и силиконовую клоунскую маску. Под нее я решил надеть очки и респиратор. В правом кармане уже лежал флакон с разбавленным ядом, крепко закрученный во избежание смертельной утечки. Я был крайне осторожен.

Арктур обнял меня со словами: «Уж лучше бы ты одумался», но мне показалось, что в этой фразе звучала нотка одобрения, а в глазах Арктура, похожих на кусочки бутылочного стекла, мерцала солидарность. Во мне полыхнула мысль, что, как бы ни завершилась моя задумка, этого человека я больше никогда не увижу. На прощание я назвал его «добрым самаритянином» – так же, как называла его Иона.

Еще не поздно было действительно одуматься, но я уже вышел на центральную авеню и двинулся в сторону площади. Конечно, я старался показать, будто радость бьет из меня ключом, и я, Гражданин Эйорхола с большой буквы, восторженно иду на праздник, посвященный великому А1. Но внутри меня была только ненависть. Я скользил по толпе бесшумно, незримо, словно призрак. Сберег ли я в себе хоть что-нибудь человеческое? Не знаю. Я торопился, почти бежал, стараясь абстрагироваться от всего мира, и видел перед собой лишь одну цель, чудовищную цель. Нужно успеть, успеть, успеть…

На площади расположились шумные ярмарки, ларьки, и воздух был напоен веселыми мелодиями, лившимися отовсюду. Эйорхольцы жадно беседовали друг с другом, словно не виделись сотню лет. Я очутился в толчее среди тысяч черных смокингов, платьев с золотистыми застежками, белых шелковых рубашек и модных галстуков. Я пытался заглянуть в глаза этим людям, вознесенным мнимыми ценностями на вершину общества, но едва ли мне это удавалось. Помню, где-то прозвенел детский голосок, и он заставил меня содрогнуться.

Солнце начало припекать. Несмотря на то что обещали ветреную погоду, воздух все больше напоминал тяжелый масляный чад. Пробираясь сквозь толпу, я заметил, что сигаретный дым неподвижно висит в воздухе либо неохотно стелется вниз.

Какая-то светловолосая девушка, чем-то похожая на Иону, подарила мне желтую чайную розу – это был цвет разлуки, и мне вдруг стало грустно. «Что творилось у тебя на душе?» – сказал я вслух, и слова растворились в полуденном гуле. Волнение жаркой удушливой волной продолжало подкатывать к горлу, сердце дребезжало как во время горного землетрясения, и когда я добрался до бирюзового шатра, обнаружил, что моя рука выронила цветок.

– Где ты пропадаешь? – властно спросила хозяйка. – Познакомься, это Хулио.

За спиной этой женщины ухмылялся широкоплечий мулат с поросячьими глазками – тот самый мастер. Видимо, он порезался во время бритья – на его щеке красовались алые кусочки газеты. Мы прошли в просторный ларек, который стоял рядом с шатром. Там меня уже ждал баллон с гелием, а рядом – распечатанная коробка с воздушными шарами.

Откуда ни возьмись, прибежала худенькая девочка, похожая на гимнастку, и что-то шепнула хозяйке. Та изменилась в лице и сказала мне:

– Я приду через час.

– А ты, – она посмотрела на Хулио, – не спускай с него глаз!

И оставила нас одних.

Я отдышался, чтобы не дрожали руки, и попробовал накачать гелием несколько шаров. Получилось неплохо. Хулио поначалу действительно «не спускал с меня глаз», но скоро это ему надоело. Он смачно зевнул и стал листать какой-то журнал (судя по всему, эротического содержания), периодически утирая свое лицо от пота. Небольшой вентилятор, клокочущий у входа, был бессилен против страшной духоты.

Я стал волноваться, что у меня ничего не выйдет.

Еще с вечера я приготовил полсотни швейных иголок, которые слегка притупил о бетон. К каждой из них – точно посередине – привязал по короткой, полуметровой леске, аккуратно свернул, положил в коробочку от рахат-лукума и взял с собой.

В другом кармане лежал флакон с синильной кислотой. Пора было начинать, но этот парень мог все испортить. И вдруг мне снова улыбнулась удача. Судьба была благосклонна и сама шла навстречу. Хулио, мокрый от жары, тяжело поднялся и бросил мне:

– Я буду за дверью, так что никаких глупостей, – и вышел наружу.

Отлично.

Впрочем, все произошедшее со мной за эти месяцы было необычайным переплетением случайностей, из которых можно сделать вывод либо о мистической природе этих вещей, либо о том, что я брежу наяву. Это казалось бы помрачением рассудка, если бы мысли мои не были прозрачнее стекла.