Дэвид Вонг - В финале Джон умрет [издание 2019 г.]

– Видите? Она знает – и вы тоже, – что мы должны пролить свет на этих тараканов. Тени ненавидят свет, так давайте прольем мой свет на этих ублюдков. Пусть все узнают, что происходит на их планете.

– Если мы просто расскажем об этом, ни фига не выйдет. Нас запишут в сумасшедшие, причислят к тем, кто верит в инопланетян, к фрикам-активистам, которые общаются в интернете с такими же безумными и одинокими людьми.

– Тогда что вы хотите…

– Мы покажем людям вот это.

Я вытащил из кармана серебряный контейнер.

– Это – реальность, Арни, вещественное доказательство. Кроме того, наверняка это не последний «соевый соус». Два контейнера у нас уже есть. Может, «соус» снова появится в этой бутылочке – может, она сама его производит. Эми надеялась, что вам удастся передать его в какую-нибудь лабораторию или еще куда. Не знаю. Нужны знакомые в университете, кто-нибудь с электронным микроскопом. У того, кто впервые посмотрит на «соус» при большом увеличении, на штанах появится коричневое пятно. – Я немного подумал и добавил: – Только скажите им, чтобы держали его в холоде.

Арни кивнул.

– Да, да. Пусть статья будет об этом. Черт возьми, пусть скормят это дерьмо лабораторной крысе и посмотрят на побочные эффекты. Вот будет весело, когда зверюшка начнет левитировать и болтать по-французски!

Меня накрыла пьянящая волна надежды. Я попытался подавить ее, остановить и уничтожить, вспомнить о реальном положении дел. Но не мог. Я чувствовал себя как ребенок, который видит поутру снегопад. Появилась надежда, что все будет хорошо, что нам каким-то образом удастся обратить вспять огромный черный поток, – надежда, похожая на лесной пожар, на рассвет, на мысли о подарках под елкой, на запах выпечки, доносящийся из кухни, и на тот особый взгляд девушки, от которого все вспыхивает внутри; надежда на прекрасную границу между ночным кошмаром и утром, когда понимаешь, что монстры исчезли как дым, и остались лишь теплые одеяла и бледная субботняя заря.

Эми Салливан. Ее зовут Эми Салливан. Ее самолет приземлился в Солт-Лейк-Сити; она звонила мне два дня назад, и мы разговаривали четыре часа. Она купила новый альбом и заставила меня прослушать его целиком по телефону. Эми Салливан. Она все еще там. Эми…

– И вы готовы рискнуть всем – семьей, жизнью? – спросил я. – В лучшем случае закончится ваша карьера журналиста, ведь отныне вас будут связывать только с бредовой историей. Не забывайте: возможно, есть люди – живые люди, – которые не хотят, чтобы эта история всплыла: те, кто обыскал мою квартиру, люди с завода, ЦРУ, Агентство национальной безопасности, «Люди в черном». Вы готовы к этому, Арни?

– Черт побери, Вонг, я не вчера родился. В 1964-м, когда я окончил колледж, меня отправили в нокаут на митинге против сегрегации. Я прихожу в себя – фотоаппарат разбит, по рубашке течет кровь, – и тут какой-то толстяк перешагивает через меня и говорит: «Лежать, ниггер». В то время я знал, почему я занимаюсь этим. Прошли годы…

Увидев выражение моего лица, Арни умолк.

– Что такое?

Я не ответил. Не мог ответить.

– В чем дело, Вонг?

– Вас называли «ниггер» несмотря на то, что вы – белый?

– Это что, шутка? Над чем… Эй! Над чем вы смеетесь?

Я не мог ответить – на этот раз потому, что меня душил смех. Арни пришел в ярость.

– В чем дело? Отвечай, придурок!

Я не мог издать ни звука: приступ смеха вызвал спазм в легких. И в мозгу. Меня скрючило.

Арни подошел ко мне, схватил за рубашку и прижал к стене.

– В чем дело?

– Арни, опишите вашу внешность. Расскажите мне, как вы выглядите.

Арни сделал шаг назад. От ужаса его лицо превратилось в пустую маску. Он прекрасно понимал, о чем я его спрашиваю.

– Нет… Ты издеваешься надо мной?!

– Ну же, Арни. У меня дела, нужно кое-куда еще заехать.

– Нет…

– Арни, для меня вы не черный. Я вижу белого толстяка с седыми усами и галстуком, завязанным огромным узлом.

Глаза Арни расширились, затем сузились от отвращения. Он еще раз приложил меня к стене и попятился.

– Увидев вас, Арни, я прежде всего подумал, что именно таким вас себе и представлял. Эх, ошибочка вышла. Целый день коту под хвост.

Блондстоун пробормотал какое-то грязное ругательство, развернулся и выбежал из комнаты. Я остался сидеть на месте; внутренности содрогались от приступов подавленного смеха. Нужно завязывать: беспричинный смех во всем мире считается первым признаком безумия. Я сделал несколько глубоких вдохов. Целый день пропал.