Эрнст Юнгер - Стеклянные пчелы [litres]

Я опрокинул столик и отшвырнул ухо ногой прочь. Дымчатый заерзал, задергался вверх и вниз, как шпион, чтобы разглядеть происходящее под разным углом. Я метнулся к сумке для игры в гольф и выхватил железную клюшку помощнее и замахнулся. Прозвучал короткий предупреждающий сигнал, вроде того, что слышны в бомбоубежище. Но я не стал сомневаться, я развернулся как следует и врезал дымчатому клюшкой, да так, что раздробил его на куски. Из живота у него выскочила спираль. Потом он вспыхнул и загорелся в нескольких местах, как петарда, и из него повалил красно-бурый дым. «Закрыть глаза!» – скомандовал голос. Брызги разлетелись во все стороны и прожгли дыру в рукаве моего пиджака. Голос напомнил, что в павильоне имеется мазь от ожогов. Я нашел тюбик в своего рода сумке для противовоздушной обороны, которую я уже видел тут в беседке. Никаких видимых повреждений на руке не было. Взрыв, видимо, был не сильный.

Голос звучал синтетически, как из механического словаря, и подействовал на меня отрезвляюще, словно дорожный знак. Опять я не в ладах с собственной головой, вот – вышел из себя, взбесился. Это моя старая ошибка, вечно поддаюсь на провокации. Надо остыть. В игорном доме, например, я планировал даже обиды скрывать. Ничего, справлюсь. Вопрос только в том, как мне отсюда выбраться, потому что после такого никто меня, конечно, тут на работу не примет, это очевидно.

Я потерял всякое желание вникать в интимные подробности жизни Дзаппарони. Хватит с меня, насмотрелся.

Солнце уже клонилось к горизонту, но все еще согревало парк, совершенно спокойный и мирный. Пчелы все еще жужжали среди цветов, настоящие пчелы, в то время как роботы-призраки скрылись. Предполагаю, что у стеклянных пчел сегодня был большой день, день великих маневров.

День был долгий и жаркий. Я растерянно стоял в кустах и таращился на тропинку. Из-за поворота показался Дзаппарони. С чего вдруг мне стало жутко при его приближении? Я не тот страх имел в виду, что внушают власть имущие, когда видишь их рядом с собой. Скорее, это было неопределенное чувство вины, укор совести. Вот так же я стоял тогда с измазанным лицом и в разодранном в клочья костюме, когда в переднюю вышел отец. И зачем я попытался запихнуть ногой отрезанное ухо под опрокинутый столик в надежде, что Дзаппарони не заметит? Я сделал это не столько, чтобы скрыть мое любопытство, сколько из ощущения, что на него это не произведет никакого впечатления.

Он медленно подошел ко мне, остановился и посмотрел на меня своими янтарными глазами. Теперь они были глубокие темно-коричневые с искрами. Его молчание меня угнетало. Наконец, он заговорил:

– Я ведь вас предупреждал: остерегайтесь пчел.

Он взял в руки клюшку для гольфа и посмотрел на раскаленное железо. Оно все еще кипело. Его взгляд скользнул по дымчатым осколкам и зацепился за мой рукав. От него ничего не скрыть. Он произнес:

– Вы попали в одну из безвредных.

Это прозвучало беззлобно. У меня не было никакого представления о стоимости этих роботов. Возможно, один такой стоил больше жалованья, на которое я мог бы претендовать, прежде всего, потому что это был модельный образец, наверняка, начиненный разными аппаратами.

– Вы легкомысленны. Такие устройства – не мячи для гольфа.

И это прозвучало вполне доброжелательно, как будто он одобрял мой удар. Я бы теперь уже не мог поручиться, что дымчатый прибор действовал во зло. У меня сдали нервы, так сказать. Меня достало это телепание, пока я рассматривал ухо. Но вообще-то виноваты во всем именно уши. От такого зрелища любой утрачивает свое чувство юмора. Но я не оправдываюсь. Лучше бы ему вообще этого не видеть.

Но он как раз увидел. Потрогал ухо клюшкой для гольфа, перевернул носком домашней туфли и покачал головой. Лицо его приняло выражение озадаченного попугая. Глаза засветились желтым без вкраплений.

– Вот вам пример общества, которым я наказан. Хорошо, что их иногда хотя бы можно запереть в сумасшедшем доме.

История с ушами продолжилась, когда я поставил на место стол и сел рядом. Я должен был проникнуться этой историей. Уши действительно были отрезаны, но без боли, и мое присутствие здесь имело отношение к этому увечью.

Мне следует знать, объяснил Дзаппарони, что эти человекоподобные манекены, которыми я любовался, как Ромео с Джульеттой, производят такое удивительное впечатление как раз не из-за своего фантастического сходства с людьми, но из-за продуманного несовпадения с оригиналом. Что касается лица, то уши играют едва ли не большую роль, чем глаза, глаза легче подделать и по форме, и по движению, а уж цвет-то и вовсе не проблема. Уши у благородных пород меньше, им придают изящную форму, цвет и покрытие, украшают, сообщают им особенный набор движений, чтобы усилить мимику. У животных уши так двигаются сами, от природы, у приматов – так себе, у людей, испорченных цивилизацией, уши вовсе утрачивают свою мимику. Кроме того, уши не должны быть совершенно симметричными, они должны немного отличаться друг от друга. Для художника одно ухо никогда не является полной копией второго. Публику необходимо воспитывать, преподать ей высшую анатомию. Это требует времени и усилий. Десятилетий не хватит.