Эрнст Юнгер - Стеклянные пчелы [litres]

Ладно, притворюсь дураком, подыграю, как будто не разгадал эту ловушку. Я снова закрыл лицо руками, но только чтобы скрыть радость. И еще раз взял в руки бинокль. Чертовски мастерские муляжи, надо сказать, более реальные, чем сама действительность. Но меня не проведешь. Я знаю, чего ждать от Дзаппарони.

Я снова увидел то, отчего давеча оторопел, и снова меня затошнило. На один из муляжей присела большая синяя муха, вроде тех, что прежде осаждали мясные лавки. Но как бы естественно это ни выглядело, я был непоколебим в моей уверенности. Если я правильно оценил Дзаппарони – а я думал, что правильно, хотя теперь после этого визита готов был бы принять на его счет даже самое невероятное пари, – по-другому и быть не могло. Голова или герб [31] Видимо, здесь аллюзия на исторический роман австрийского писателя Эрхарда Брайтнера (1884–1943) «Голова или герб» (Kopf oder Wappen), опубликованный после смерти автора в 1950-х годах. Роман повествует о Великой французской революции, якобинском терроре, о приходе к власти Наполеона I Бонапарта и его политической биографии до свержения и ссылки на остров Св. Елены. : Дзаппарони или король Дагомеи.

Мы цепляемся за наши теории и подгоняем под нужный нам ответ то, что видим. Муха только доказывала, что восковые уши – произведение искусства, способное обмануть не только мои глаза, но даже и насекомое. Как известно, птицы пытались клевать нарисованный виноград Зевксиса [32] Зе́вксис из Геракле́и – древнегреческий живописец, работавший в 420–380 годах до н. э. . А я однажды наблюдал, как цветочная муха пытается сесть на искусственную фиалку у меня в бутоньерке.

Кроме того, кто бы мог поручиться, что в этом парке настоящее, а что искусственное? Пройди мимо меня сейчас человек или влюбленно воркующая парочка, я бы не взял на себя смелость утверждать, что они настоящие, из плоти и крови. Только недавно я любовался на экране Ромео и Джульеттой и убедился, что роботы Дзаппарони открывают новую прекраснейшую эпоху актерского искусства. Публика устала от однообразных ходульных особей, которые от одного десятилетия к другому все больше выходят в тираж, так что им уже не к лицу ни их экранные подвиги, ни тексты из классической прозы, ни тем более стихи. Представление о том, что такое тело, страсть, голос, сохранилось разве что у чернокожих племен в Конго. А манекены Дзаппарони были иного рода. Им не нужен был грим, они ни с кем не соревновались в красоте, не измеряли объем груди, талии и бедер. Они были сработаны по индивидуальным меркам.

Не стану утверждать, будто они превзошли людей, это было бы абсурдным утверждением, особенно после всего, что я рассказал о лошадях и всадниках. Напротив, эти манекены представили новое измерение человека. Когда-то живопись и скульптура влияли не только на моду, но и на сознание людей. Я убежден, что Боттичелли создал новую расу, а греческие трагедии возвысили человеческий дух. Дзаппарони со своими роботами пытался совершить нечто подобное, он творил, как художник, но использовал при этом новые средства, выходящие за пределы одной только техники.

Для его лабораторий и мастерских чудес муха была мелочью. Если стеклянные пчелы и искусственные уши стали обычным инвентарем, что говорить об искусственной мухе. Поэтому я решил, что зрелище на болоте, как бы ни было отвратительно, не должно меня пугать своей чрезмерной реалистичностью.

Я вообще уже не в состоянии был отличить искусственное от настоящего. На любой объект я смотрел теперь скептически, а что касается восприятия в целом, то я не мог быть уверен, где заканчивается настоящий пейзаж, где начинается воображаемый, граница была теперь слишком размыта, одно наслаивалось на другое, перетекало, смешивалось по смыслу и содержанию.

После пережитого это было даже приятно. Я радовался, что выяснилась история с ушами. Зря я волновался. Они были, естественно, искусственные или искусственно натуральны, и манекены боли не чувствуют. Мрачная шутка, конечно, жутковатая. Не страшно, если мы оторвали конечность у кожаной куклы или прицелились в негра из папье-маше. Мы любим играть на человекоподобии.

Но здесь мир манекенов-марионеток, своя мощная, но очень тонкая и продуманная игра. Этот мир стал человекообразным и зажил своей жизнью. Здесь возможны эмоции, шутки, капризы, о которых мы редко задумываемся. И никакого пораженчества. Я узрел вход в мир без боли. Кто войдет в него, над тем время не властно. Тому неведом страх. Так Тит вошел в разрушенный храм, перешагнув через прежние святыни, что сгорели дотла. Теперь время назначает ему свою награду, свои лавры.