Константин Чарухин - Кроличья ферма

Выпутавшись из всклокоченного одеяла, Август присел на кровати. На часах около пяти. Прохладно, сыро и совершенно непонятно, как быть.

— Куда?

— На ферму.

— Зачем это?

— Я не верю, что ты забыл. И что не понял. Значит так. Вчера я не услышал от тебя согласия. Но и отчётливого отказа не услышал. Хорошо, подумал я, дам ночь на размышления. Справочную литературу человек почитает, оценит перспективы. Я тебе не менее нужен, чем твой мутант — мне. Ну сдохну я через пять годков, но ты-то, поди, ещё раньше! В канаве! И Пупсик следом! Ладно. Обо всём же вчера было говорено. Пока. Свяжись со мной по прямому каналу, когда надумаешь. До скорого!

Визия распылилась.

— Нельзя так рано людей будить, — промямлил Август в слегка пахнущую дорогими мужскими духами пустоту.

В крольчатнике, куда он с нехорошим зудом в сердце ввалился через час, делать было особо нечего. Урожай по сравнению со вчерашним ещё на треть меньше. Август сшиб ногтем подвернувшуюся налоговую блоху, собрал паданцы, прошёлся с щёткой вдоль конвейера и сел за разделку. «Разыграть решил», — думалось об однокашнике. Крышу поклёвывали первые дождевые капли.

Когда Август загрузил свой необильный продукт в транспортный раструб, тот было судорожно сглотнул посылку, но тут же вытолкнул обратно. «Заказ отменен» — проступило сообщение.

«Давно?» — рявкнул Август. — «Сегодня в 5.15», — гласил ответ. — «Надолго?» — «Окончательно».

В холодильнике белело затхлое ничто. На денежном счету трепетали маленькие циферки, которых хватало едва-едва на погашение очередной штрафной выплаты. Зато ревизия кухонных шкафчиков дала обнадёживающий результат: несколько упаковок коллагеновых хлопьев с почти не истекшим сроком годности.

— Сегодня каша — и не вздумай блевать, придурок! А то продам тебя с потрохами! Во-от… Да-а… Ложечку за маму… Да-а…

После более-менее гладко прошедшего завтрака, Август вывалился на двор покурить. «Может, у соседа занять? Хотя сейчас всем кролиководам туго». Чудовищно невинная, пуссеновская синева небес побуждала заняться чем-нибудь разумным: прибраться во дворе, заложить зоомобиль.

На стене крольчатника вспыхнула и заворковала визия:

— Согласно обновлённым протоколам исполнения наказаний вся сумма штрафа должна быть выплачена единовременно до конца месяца.

— И когда это их обновили?

— Сегодня в 5 часов 35 минут.

— Ага, — сказал Август без удивления.

Сигарет раскрошилась в пальцах. Последняя, да.

— И? — предложил он никому.

Никто не думал мешкать. «Взнос за воздухоочистку увеличен…» — эта весть почему-то сопровождалась ароматом незрелой дыни. Резиной повеяла «Задолженность по медицинской страховке зоомобиля…»

Морщась от каждого нового сообщения, Август подмёл двор, постриг лужайку. Протёр окна в доме. Оставил их распахнутыми: пускай надышится ребёнок, пока не похолодало.

Бэйб слегка подёргивался, булькал, чувствуя чужое беспокойство и отзываясь на него. Вблизи отца он не издавал своих стонущих вздохов — злить, что ли, не хотел, поди его пойми.

— Фабр сумасшедший. Всё кончится очень плохо. Что делать-то будем… сынок?

До вечера поступило не меньше десятка требований от всех инстанций, способных хоть что-то потребовать. Даже налоговая пыталась журить фермера за совершенно неумышленное блохоубийство: «Но она утонула в протеине!» — «Вы допустили халатность, создали неблагоприятные для поглощения налогов условия!»

Наконец, отметилась служба тератологической поддержки: «Не передумали насчёт интерната? Тогда в пятницу к вам приедет наш инспектор для осмотра жилья. По обновлённым нормам для содержания детей с синдромом Гольда требуется специально оборудованное помещение. Ещё им предписываются прогулки». — «Но нужен не меньше как «элефант», чтобы эту тушу вывезти!» — «Именно, и надеемся, что вы предъявите инспектору указанное транспортное средство».

Дня через три, когда запасы хлопьев иссякли, Август попробовал готовить крольчатину. Он обрывал тушки, молол их в миксере и удивлялся приемлемому вкусу итоговых фрикаделек. Но Пупс отвергал кушанье с наипротивнейшим визгом.

— Знаешь что? — отчаялся Август, — В кормусе на неделю протеинового заряда. Я протяну к тебе конец. Не захочешь, пойдём сдаваться их милости Фабру.

Небо позеленело, как зацветший пруд, и зябкий узенький серп заставлял вспоминать «Вечер утраченных иллюзий» Глейра.

— Сынок, я понимаю, ты ни бельмес наших делах. Но ты принюхайся — чуешь, чего мне надо? Можешь? Навоняй так, чтоб… Напоследок, а?