Чарльз Соул - Год Оракула [litres]

Лейхтен поджал губы в ниточку, но повернулся и отдал приказ. Один из солдат, не говоря ни слова, разрезал пластиковые браслеты и отступил. Торекул тут же начал растирать запястья, не сводя глаз с камеры.

– О’кей, – сказал Уилл. – Он говорит по-английски?

– Нет, – ответил Лейхтен. – Но у нас есть переводчик.

– Отлично. Остальные отойдите.

Лейхтен и все солдаты, кроме переводчика, вышли из круга света, растворились в темноте.

Уилл еще посмотрел на Торекула – тот явно не тяготился ожиданием и интересовался, что будет дальше.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Уилл.

И понял, насколько все дальнейшие события зависят от того, что ответит Торекул.

– Да, – пришел перевод. – Оракул мне известен.

Уилл выдохнул – мощный, глубокий вздох облегчения.

– Откуда? – спросил он.

– Учителя моей веры какое-то время о тебе говорят.

– И все – хорошее? – спросил Уилл и тут же одернул себя.

Услышав перевод, Торекул посмотрел на Уилла непроницаемым взглядом.

– Нет. Ничего хорошего.

Уилл подумал над этим и решил, что это не важно.

– Ты будешь слушать то, что я скажу? – спросил он.

– Куда бы я ни посмотрел, отовсюду на меня наставлены стволы. Что же мне остается? Но я тебе скажу то же, что твоему товарищу: даже сейчас Меч Божий готов взлететь. Говори что хочешь, но я с каждой секундой приближаюсь к победе.

– Но тебе же сказали, что тебя освободят?

Торекул махнул рукой в сторону переводчика и заговорил с ледяным лицом:

– Эти солдаты ворвались в мой лагерь, убили троих моих людей.

Уилл вздрогнул.

– Они мне говорят, – продолжал Торекул, – что со мной хочет поговорить знаменитый пророк неверных, а потом меня освободят.

Он сурово посмотрел на Уилла.

– Имамы учат, что ты не истинный пророк. Это одна из немногих вещей, в которых согласны все течения ислама. Они говорят, что ты лжешь в каждом слове, что ты исчадие дьявола, сеющее семена зла в умах и сердцах людей.

– Так что, – сказал он, – можешь мне врать что хочешь.

Торекул сплюнул, и удар плевка оземь был отчетливо слышен.

– Я буду тебя слушать, потом откажу тебе, эти солдаты меня убьют. Это, видимо, воля Бога, и какой же у меня выбор, кроме как ее принять?

– Воля Бога, – повторил Уилл. – О его воле мне известно больше, чем мне хотелось бы.

Он перестал обдумывать – хуже, чем есть, он уже не сделает. Он просто заговорил:

– Я никак не связан с дьяволом, Торекул. Я просто человек. Но человек, который умеет видеть будущее, и то, что я вижу, сбывается. Слушай меня: результат голосования совета биев будет двадцать три к двенадцати за то, чтобы вернуть мечеть тебе и твоему народу. Я не знаю, когда совет вернется. Я не знаю, успеет ли он в назначенный тобой срок. Я знаю только результат: двадцать три против двенадцати в твою пользу.

Уилл подался вперед, изо всех сил стараясь смотреть собеседнику прямо в глаза.

– Я прошу тебя подождать. Если ты запустишь ракету, то подожжешь весь мир, и ты это должен знать. Но подожди возвращения биев – и ты получишь что хочешь. Даю тебе слово.

Уилл подождал, пока Торекулу переведут, и увидел, как застыло его лицо.

– Значит, – сказал он, – ты просишь сделать тебе одолжение. Интересно.

Он отвернулся, глядя за кадр. И долго, долго молчал. Уилл впился пальцами в подлокотник.

Торекул снова посмотрел на экран, на Оракула.

– Ты не понимаешь, почему я воюю. Ты ничего не знаешь обо мне, ты только хочешь, чтобы я для тебя что-то сделал. Чтобы всем вам безопасно жилось в теплых домах в теплой земле за морем.

Он шагнул вперед, к экрану, лицо его исказилось в оскале.

– Плевать мне на тебя, Оракул. Плевать мне, будешь ты жить или сдохнешь. На твоих детей мне тоже плевать, все это для меня ничего не значит. Единственное, что важно мне и моему народу, – это что происходит здесь, и здесь должен я действовать.

Так вот, как я обещал, отказываю тебе в твоей просьбе. У тебя только два выбора, лжепророк: убей меня на месте – и Меч Божий взлетит в течение часа. Сгорит весь твой мир, а я буду смеяться над вами из ада. Или отпусти меня – и рассчитывай, что я не использую свое оружие только потому, что ты меня оскорбил. Дело твое, а мне надоело ждать. У меня есть сила, и я должен ее применить в помощь моему народу.

Торекул скрестил руки на груди и, как ни невероятно, улыбнулся.

Уилл смотрел на него в молчании, пытаясь понять, какого черта он думал, будто двадцать с чем-то белых американцев смогут убедить среднеазиатского полевого командира с ядерной ракетой в чем бы то ни было. Торекул его никогда не станет слушать, никогда не поверит ни одному его слову. До чего же нагло-самоуверенно было полагать, что Оракул скажет пару слов – и бум-тарарах, счастливый конец. Сайт пока что о нем заботился – сохранял в живых, защищал от президентов и психов в ландромате, от бабки-киллера, и он просто не мог себе представить, что это вдруг не сработает.