Вальдемар Лысяк - MW-04-05

- Когда в последний раз, о Громовладный, удостоил ты Землю пребыванием своим?

- Когда?... Погоди... это было совсем недавно, когда люди так шикарно убивали себя во время, назы­ваемое ими Весной Народов.

- Тогда не знаешь, о Возлюбленнейший Повелитель наш, что их живопись после того изменилась со­вершенно. Земные художники покончили с реализмом и начали чудачества творить, от импрессионизма следуя.

- Да что же это такое? Что означает? - проявил нетерпение Великий.

- Взялось это, о Повелитель, от слова, которое у французов впечатление означает. L'impression . Рисова­ние впечатлений, которые вызывает в человеке природа, совершенно новыми методами. Тут художникам по­могли ученые-физики, что проанализировали солнечный свет, и вышло у них, будто луч он только на первый взгляд белый, но по правде состоит из нескольких цветов, которые перемешиваются, но их можно расщепить призмой и таким вот образом безошибочно до казать истину. И вот тогда удумали живописцы, импрессиони­стами называемые, что предшественники неправильно поступали, смешивая на палитре два или три цвета, чтобы получить иной другой, как для примера - голубой с желтым, чтобы появился зеленый для рисования. Не на палитре следует смешивать цвета, сказали они, но в глазу того, кто на картину глядит, и таким вот образом, когда зеленое показать желали, прикосновениями кисти пятнышки голубые и желтые расположили рядом на холсте, чтобы у зрителя они смешивались в глазу и давали впечатление зелени. Только лишь чистыми естественными красками, содержащиеся в солнечном луче, писали они картины свои, даже тени изображали подобными красками, а не черной, потому что цвет это искусственный, и в природе его нет. Отсюда...

- Короче, Асмодей, - прервал его Люцифер в тот же миг, ибо мне придется сократить тебя на твою слишком уж умную башку! А что ты мне скажешь на то, что я собора этого вовсе и не вижу?

- Это всего лишь потому, Предвечный Властелин Наш, что слишком близко к картине этой стоишь, и излишне широко раскрыты глаза Твои. Вблизи живопись импрессионистов является нам хаосом цветных, ни­чего не говорящих пятен. Но ежели отступить, да еще глаза прищурить, пятнышки краски в глазах наших сли­ваться начинают и творят единообразную сущность, тех форм и цветов, которые художник показать задумал.

Отступил тогда Величество на несколько шагов и глаза легонько прищурил, а сделав так, воскликнул в великом изумлении:

- Сейчас вижу! Это правда! Воистину собор это, как живой, в солнце сильном и высоком!

- Много раз написал Руанский собор этот художник, Моне называемый, в разное время дня и года, и картины его хорошо об импрессионизме свидетельствуют как никакие иные. Ведь импрессионисты желали ухватить все вещи в изменчивости времени и цвета.

Вот так вот объяснял Асмодей, но Люцифер уже слушать его перестал и, обратив благородное свое лицо к Вельзевулу, промолвил въедливо:

- Можешь гордиться! Изображения собора еще ни в одной преисподней не бывало. Ты первый, кто от­важился на украшение подобное!

- Милости, Повелитель! - завопил Вельзевул, трясясь будто лист, треплемый ветром. - Милости!!! Вина это Бельбаала моего, что, по-видимому, больным на голову от какого-то потрясения будучи, без позволения моего с Земли к нам сюда эту гадость приволок! Завтра его судить будут, и...

- Не завтра! - перебил его Могущественнейший. - Прямо сейчас! Немедленно! Я же на заседании этом судебном председательствовать стану!

И возмущенный изо всех мер, на кресле из кардинальских костищ воссесть возжелал, чтобы отсюда судить справедливо. С каждого его бока по четыре наивысших дьявола на корточки присело, немедленно же и виновного привели, с которым пришли Зарон, защитник, и Тегамот, обвинитель.

Молодой Бельбаал дьяволом чудесным был - прыщатый и скрюченный на морде и теле, с когтями по-ястребиному искривленными да буркалами горящими, от такого никакая дьяволица не сбежит, разве что дур­ман-травы переест. Низко в ноги он поклонился и, встав на месте, обвиняемым предписанном, со спокойствием ожидал того, что наступить должно было. Дал знак Люцифер, и по знаку тому, дьявол второго посвящения, Лотус, у правой лапы Величества сидящий, обвинительный акт читать начал: