Евгений Лукин - Пых — и там!

— Да ну, глупости какие!

— Почему глупости?

Насмешливый взгляд сквозь крапчатую черную сеточку.

— Слушайте, вы даже не динозавр. Вы трилобит. Ни под землю, ни под воду вы ничего отправить не сможете — давление среды не позволит… И даже если бы позволило! Это же сначала нужно блямбу захоронить. На те же полтора метра. Ну и какой смысл?

Впрочем, вскоре разговор съезжает с кладбищенских мотивов на некоторые обстоятельства нашего знакомства.

— А к вам-то она чего привязалась? — недоумеваю я. — Ко мне — ладно! Видит, что я без телика… А к вам?

— А у меня телик в сумочке. Должно быть, не заметила.

— И как вам понравилась эта ее шиза?

— Насчет того, что телепортировавший остается в аду?

— Да… А на его месте возникает бес.

— Я похожа на беса?

Элементарная вежливость требует от меня признания в том, что она похожа на ангела, но как-то, знаете, язык не поворачивается. Ангел с профилем грифа? В черной вуалетке с мушками?

— Н-ну… если бы все бесы были похожи на вас, — изворачиваюсь я со всей возможной куртуазностью, — я бы не отказался очутиться в преисподней…

— И что вам мешает?

— Телика нет.

— Ну так приобретите. Мини-маркеты на каждом перекрестке…

Освещение в зальце приглушенное, поэтому бледно-золотистая вспышка, полыхнувшая в дальнем углу, кажется особенно яркой. Те посетители, которым случилось оказаться поближе к ее эпицентру, роняют ложки и вилки, принимаются протирать глаза. Взрыв возмущения:

— Что ж это за свинство такое? Предупреждать надо! Люди едят…

— На улицу выйти не мог? Хотя бы на лестницу! Додумался: прямо из-за стола…

— Да пьяный он, чего вы хотите?..

Прибежавший на шум официант связывается по сотику то ли с охраной, то ли с полицией, просит пробить номер нарушителя. Тот, выясняется, еще и не расплатился вдобавок.

— Видите ли, — дождавшись относительной тишины, доверительно сообщает мне Маргарита Марковна. — Я — католичка.

О господи! Что за день такой сегодня конфессиональный! Теперь еще и католичка!

— Так… И что?

— И все. Как я еще могла отнестись к этим ее фантазиям?

— И как же?

Отодвигает тарелку, улыбается.

— Пожалуйста. Вы, конечно, вправе сомневаться относительно меня, но мне-то самой точно известно, что я не бес. Я — это я. И я совершенно спокойна за наши с вами души… Видели цвет вспышки?

Я оглядываюсь на опустевший столик в углу.

— Он золотистый, — поясняет она.

— Та-ак…

— Он не густо-красный. Это не адское пламя, это пламя чистилища…

Сижу, не донеся вилки до рта. Чувствую себя последним идиотом.

— Каждый раз, телепортировав… — голос Маргариты Марковны внезапно обретает мечтательные, а то и мистические нотки, — …я ощущаю невероятную легкость, прилив сил, эмоциональный подъем… Как будто на исповедь сходила, и все мои грехи отпущены! Да вы и сами, наверное… Ах да! — спохватывается она. — Вы же еще ни разу…

Гляжу на нее и испытываю величайшую неловкость. Такой она мне казалась рассудительной, разумной, даже слегка циничной… И вот на́ тебе!

— Хорошо вам… — выдавливаю наконец. — Но я-то православный!

— Никакой разницы! — с чувством возражает она. — Я побывала в чистилище — вы побывали в аду… То есть не побывали еще — могли побывать! В любом случае грехи будут мгновенно искуплены… выжжены…

— Да, но цвет-то пламени — золотистый!

— Н-ну… может, он и в аду золотистый…

— Минутку! — прерываю я ее. — В аду страдания — вечные!

— Совершенно верно! Но для Всевышнего, вы ж понимаете, времени не существует. Ему ничего не стоит уместить вечность в той доле секунды, за которую мы телепортируем… Вы разом отбыли свой срок!

— Пых — и безгрешен? — не удерживаюсь я от иронии.

Собеседница внимательно на меня смотрит.

— А вы в самом деле православный? — с подозрением спрашивает она.

С обеда я тоже стараюсь не опаздывать. Сворачиваю в наш переулочек и вижу у раздвинутых дверей родной конторы небольшое скопление народа в количестве трех человек. Долговязый Станислав Казимирович и двое незнакомцев в синих робах. И что-то становится мне слегка тревожно. Кажется, обсуждают наш морально устаревший фасад.

Подхожу.

— Целиком ничего менять не будем, — раздраженно втолковывает Стас. — Просто вместо дверей ставим такую же секцию. Из такого же стекла… Остальное все как было, так и остается.

Чуяло мое сердце!

— Стас! — говорю я. — Зачем?

Он оборачивается.

— Что зачем?