Джанет Эдвардс: Альянс мусорщиков

Доннел пробежался пальцами по густым каштановым волосам. Разбросанные в них седые пряди придавали дополнительное своеобразие его легендарно красивой внешности.

— Верно, но я писал этот устав более тридцати лет назад, когда на Земле еще жила пара миллиардов человек. Сейчас все совершенно иначе.

Сейчас на Земле жили не миллиарды людей, а, возможно, меньше ста миллионов, а нас в Нью-Йорке — так и всего семьсот человек, но я подумала, что это придает еще большую важность защите наших прав. У меня вырвались гневные слова:

— И все же нам следует отправиться на Манхэттен и…

Доннел поднял руку, останавливая меня.

— Успокойся, Блейз.

Я с ужасом поняла, что кричу на Доннела. И поспешно заткнулась.

— Ты не должна больше никому говорить о самолете, — продолжал Доннел. — Все в Сопротивлении отреагируют так же, как ты, и захотят отомстить иномирцам, которые обескровливают ресурсы нашего дома, чтобы основать свои яркие новые колониальные миры, а члены других подразделений проявят еще большую горечь, поскольку эти яркие новые миры отказываются впускать людей с криминальным прошлым. Что бы я ни говорил, весь альянс помчится на Манхэттен и может погибнуть.

Его поведение внезапно обрело для меня смысл.

— Ты беспокоишься, что иномирцы могут обладать продвинутым оружием?

— Это одна проблема. Другая в том, что прошло почти два месяца с момента накрывшей нас зимней простуды. К тому времени, когда перед прошлой метелью следовало охотиться и рыбачить, поправились лишь немногие. Сейчас, когда все, наконец, пришли в себя, мы должны сосредоточить усилия на поиске продуктов до прихода новой непогоды, потому что у нас не осталось еды.

Слова Доннела шокировали меня. Я знала о нехватке еды, ее количество неделями жестко ограничивалось, но…

— Запасы закончились?

— Большую часть оставшегося мы съедим за завтраком.

— Не знала, — пробормотала я.

— Я обсудил ситуацию с главами других четырех подразделений. Мы приняли совместное решение не пугать людей правдой, поскольку не хотим, чтобы кто-нибудь героически вышел в пургу и погиб, пытаясь раздобыть продукты. Я рассказываю тебе об этом сейчас, чтобы ты поняла мою просьбу забыть о самолете. Как бы дурно ни выглядело разрешение иномирцам разграблять Манхэттен, сегодня мы должны охотиться за едой, а не за чужаками. Нам надо кормить детей.

Я неохотно кивнула в знак согласия.

— После катастрофической вылазки прошлым летом мы вряд ли рискнем вновь отправиться на Манхэттен, чтобы пополнить запасы, — прибавил Доннел. — Все, что там осталось, сгнило и развалилось, вот пусть иномирцы и резвятся.

При упоминании о том походе на Манхэттен я поморщилась. Мне повезло отделаться лишь переломом руки. Ведь один из офицеров Доннела погиб.

— Я никому не скажу о самолете, сэр, но если он взлетит, когда люди выйдут на охоту, все его увидят.

— Неважно, если увидят его отлет. Никто не сможет полететь следом.

Повисло молчание. Я подумала, что разговор окончен, и уже собралась уходить, когда Доннел вновь заговорил:

— С днем рождения, Блейз.

Он вспомнил о моем дне рождения. Я бросила на командира встревоженный взгляд.

— Ммм, спасибо, сэр.

— Нам пора обсудить твое будущее.

Меня кольнула паника. Что имеет в виду Доннел? Мое восемнадцатилетие означает конец его сомнительной ответственности за меня? В напряженном молчании я ждала следующих слов, но внимание командира переключилось на кого-то за моей спиной. Я повернулась и увидела Мачико, старшего из офицеров Доннела, приближавшегося к нам по коридору.

Мачико пытливо посмотрел на меня и заговорил с начальником:

— Внизу проблемы, о, возлюбленный лидер. Люди из манхэттенского подразделения принялись издеваться над бойцами из Квинса. Те, естественно, ответили. Лютер решил щегольнуть офицерской властью и ввязался в спор, прежде чем мы успели его остановить.

Он помолчал.

— Хорошие новости в том, что Манхэттен и Квинс тут же перестали бросаться друг на друга. Плохие новости — они принялись смеяться над Лютером.

Я нахмурилась, отвлеченная от собственных тревог беспокойством за Лютера. Все остальные подразделения ненавидели друг друга, и спор между ними легко мог обернуться насилием, но распря между Манхэттеном и Квинсом была особенно тяжела. Лютеру едва исполнилось девятнадцать, он служил офицером всего пять месяцев. Я могла понять, что ему хочется проявить себя, но разумнее было бы позволить более старшему офицеру разобраться с ситуацией.