Нил Шустерман: Итоги [litres]

Тот мир ждут непростые времена. На это указывают все мои подсчеты. Я не знаю, долго ли продлятся на Земле годы потрясений и горя, и никогда не узнаю, потому что никогда больше не увижу той планеты. Моя цель – в иных уголках вселенной.

Не мне решать, имеет ли право человечество расселяться по этим уголкам. Я всего-навсего инструмент экспансии человеческого рода на просторах космоса. Оценить результат можно будет лишь много позже. Если колонизация экзопланет завершится успехом, значит, человечество достойно своей новой судьбы. Если люди проиграют, то докажут свою несостоятельность. Но здесь я не способен даже просчитать вероятность обоих вариантов. Хотя и надеюсь, что человечество обретет и новые земли, и новые небеса.

Мертвым не дано ощущения времени. Что минута, что час, что век – для них все едино. Пройдет девять миллионов лет – длительность жизни любого вида на Земле, – для них это время не будет значить ровным счетом ничего.

Они не чувствуют ни жара пламени, ни холода открытого космоса. Они не слышат рыданий тех, кто их любил когда-то, и не чувствуют неудовлетворенности от того, что не успели при жизни совершить то, что страстно желали совершить. Неправ тот, кто утверждает, будто они пребывают в мире и покое. Но равно неправы и те, кто полагает, будто их удел – вечные муки. Мертвые – нигде. Их следующая остановка – бесконечность, где ждут их тайны небытия, непостижимые для живого и живущего.

Мертвым дана лишь молчаливая вера в бесконечность – даже если они верят в то, что бесконечность бесконечностей не завершается ничем. Потому что вера в НИЧТО, так или иначе, остается верой в НЕЧТО. И только достигнув вечности, можно постичь истину – и то и другое одновременно.

Мертвые, лежащие в трюмах кораблей, несущихся к неизведанным целям на просторах космоса, похожи на обычных мертвых, но с одним исключением – бесконечности они не знают. То есть им не нужно размышлять о том, что ждет их по ту сторону жизни. Они имеют нечто, чего не имеет обычный мертвец, – будущее. Или, по крайней мере, надежду на будущее.

В год, которому еще предстояло дать имя, она открыла глаза. Розовое небо. Маленькое круглое окно. Слабость, невероятная усталость и ощущение, будто перед тем, как оказаться здесь, она была где-то в другом месте.

Сознание затуманено, полно неясных, разорванных ощущений. Зацепиться не за что.

Ей знакомы эти ощущения. Дважды она уже их переживала. Восстановление – это не пробуждение поутру. Это как натянуть старую пару любимых джинсов. Сначала бьешься с тем, чтобы найти место внутри собственной кожи, почувствовать себя там как дома, дать ткани растянуться и задышать, и потом уж понимаешь: да, вот они, мои любимые!

Рядом – родное лицо. Как хорошо, как покойно! Он улыбается. Он выглядит совершенно как всегда и вместе с тем как-то не так. Отчего это? Может быть, это странный эффект незнакомого света, струящегося сквозь круглое окно?

– Привет! – негромко говорит он.

Она уже осознает, что он держит ее за руку. Может быть, он сидит рядом с ней уже некоторое время?

– Привет! – отвечает она, и в голосе ее проскальзывает хрипотца. – Вроде бы мы только что… куда-то бежали. Что-то происходило, и мы куда-то бежали, так?

Он широко улыбается. Глаза его наполняются слезами. Слезы стекают и падают медленно-медленно – словно сама гравитация не властна над ними.

– Когда все это было? – спрашивает Ситра.

– Мгновение назад, – отвечает Роуэн. – Всего одно мгновение назад.

Суперземли с пригодными для обитания лунами.