Генри Олди - Повести о карме

чтобы просто поверить в мой гнусный замысел.

История брата, мужчины в женском теле,

убедит его, что я замышляла предательство,

ложь подтвердит правду.

Я выиграю эту войну,

мою последнюю войну

за жизнь преданного ученика.

Она возвращается на прежнее место, ложится, становясь прежней госпожой Йоко.

Сидзука Йоко:

…всякий раз, выходя на поединок,

я дважды доказывал, что я лучше:

как мужчина для себя и женщина для всех.

Первое я доказывал тайно, второе — открыто.

Позже я встретил тебя, мой Кубо,

и понял: вот моё грядущее тело.

Я готовил тебя себе на замену,

зная, что на это уйдут годы — и успех неочевиден.

Теперь ты можешь презирать меня.

Если в твоем презрении сверкнет крупица жалости,

я буду жить калекой, радуясь каждому дню,

и умру, преисполнясь благодарности.

Нобуюки Кубо встает, совершает круг по сцене, показывая, что это не телесное его воплощение, а тень, дух, тайные мысли.

Дух Кубо:

Что она говорит?

Будда Амида, ты слышишь, что она говорит?!

Эта женщина — мать лжи,

мастерица обмана.

Замысел её — зло, поступки — зло,

и даже сейчас она плетёт интриги.

Какой брат? Он умер в младенчестве!

Ты хочешь одурачить меня, подлая?

Меня, преданного тебе ученика?

Преданного тобой?!

Ну так я превзошел всю твою науку

и сердце моё пылает гневом.

Я отомщу тебе,

отомщу так, что ты будешь жить,

будешь жить в теле, которое выбрала,

проклиная каждый день!

Возвращается на прежнее место, садится, становясь прежним Нобуюки Кубо.

Нобуюки Кубо:

Сколь печальна твоя повесть, сенсей!

Нет подлости в твоём замысле,

нет и гнусного предательства.

Слёзы текут по моему лицу,

решение зреет в моем сердце.

Сейчас я убью тебя своими руками,

и ты возродишься мною,

тем, кого создавала все эти годы.

Это меньшее, чем я могу отплатить за твою доброту!

Встает с ножом в руках, делает шаг к госпоже Йоко.

Сидзука Йоко:

Остановись, безумец!

Если ты убьешь меня из милосердия,

я потеряю лицо.

Зачем мне такая жизнь?

Лучше участь калеки!

Нобуюки Кубо( приближаясь ):

О нет, ничуть не лучше!

Потеря лица — пустяк, ничтожная малость.

Здоровое, сильное тело — вот цель,

вот желанный итог, воплощение мечты.

Я принял решение и не отступлюсь,

я встал на путь и не сверну с него.

Сидзука Йоко:

Остановись, безумец!

Нобуюки Кубо:

Прими мою жертву, наставница,

мне больше нечем отблагодарить тебя!

Дерутся, Кубо рассекает ножом горло женщины. Встает над трупом, бросает на госпожу Йоко красную ленту — символ текущей крови. Снимает с нее женскую маску, снимает свою мужскую. Надевает женскую маску, поверх нее — мужскую.

Сидзука Йоко (воплощаясь заново) :

Горе! Великое горе!

Моё лицо!

Сейчас я утрачу его навсегда.

Хор (смыкаясь вокруг неё) :

Всё видит благой будда,

даже то, что невидимо для смертных.

Сколь ни говори, что убиваешь из милосердия,

сколь ни убеждай в этом себя,

но если убиваешь из мести,

если душа твоя горит огнем войны,

идет по пути коварства и обмана,

так оно и будет,

так и запишется на облаках,

потому что нет милосердных войн,

нет святого мщения.

Убитый из мести сохранит лицо,

станет Кубо-вторым,

продолжит жизнь мстителя.

Но что он потеряет? Что утратит?

Не узрим мы потери, а будда промолчит.

На въезде в Акаяму нас встретил караул отца.

Досмотр на этот раз вел не Икэда, а Нисимура. Благодаря его расторопности всё прошло быстро, без задержки. Отец не вмешивался. Сидя на чурбачке возле будки, он чинил боевой ухват — тот самый, с помощью которого отец летом задержал опасного преступника. На меня Торюмон-старший даже не обратил внимания.

Ну, или сделал вид, что не обратил.

Усталая кобыла шла шагом. Я не понукал её, качаясь в седле. Пожалуй, я устал не меньше кобылы, и утомление тела было слабее усталости души. Миновав поворот в горы, к храму Вакаикуса, где на кладбище покоился прах бабушки Мизуки, я услышал эхо храмовых гонгов. Почудилось, наверное. В ушах звенит, вот и гонги. Дальше начались жилые кварталы, мы проехали мимо дома торговца рыбой, высланного из города за ложное фуккацу . Сейчас в доме жили совсем другие люди: семья чиновника полиции. У дома курил трубку досин Хизэши: ждал начальство.