Генри Олди - Рассказы ночной стражи

Нет, не Фудзивара.

— Я его нашёл.

Голос я узнал не сразу. Только подойдя ближе, я обнаружил Мигеру, стоящего над министром. Голова Фудзивары была почти полностью отсечена от туловища, держась на единственном лоскуте кожи.

Рядом лежал ещё кто-то.

— Это же Камбун! Ивамото Камбун!

Как мой родич — отравленный, умирающий — выбрался из горящего храма, оставалось загадкой. В правой руке Камбун сжимал меч, клинок был тёмным от крови министра. Так вот почему заговорщики прекратили сопротивление и бросились наутёк! Если господин пал, какой смысл сражаться?

Ясухиро Кэзуо и Ивамото Камбун: вот кто подарил нам победу. Я вспомнил, как они бились в зимнем переулке, и содрогнулся. Холодно. Почему так холодно? Разве сейчас зима?!

Из горла Камбуна вырвался хриплый стон. Жить ему оставалось недолго: яд в крови завершал свою адскую работу.

— Мерзавец мёртв! — возвестил сёгун.

Он пнул ногой голову Фудзивары. Лоскут кожи порвался.

— Какая жалость! Я хотел сам убить его!

Грохот, раздавшийся за нашими спинами, заставил всех обернуться. Горящий храм разваливался, оседал внутрь себя. Покачнулся, рухнул крест. В небо взлетели снопы ярких искр. На миг почудилось, что в чёрных небесах соткался контур огненного лотоса.

Камбун снова захрипел.

Опираясь на плечо незнакомого самурая, подошёл господин Сэки.

— Кто нашёл изменника? — спросил он.

Лисья маска Мигеру уставилась на старшего дознавателя. Мигеру выпрямился. Каонай так не стоят. Не смотрят.

Слуги так себя не ведут.

— Я этого хочу, — произнёс Мигеру.

Должно быть, брус инспектора всё-таки зацепил меня по голове в горячке боя. Знаете, почему я так решил? Сейчас узнáете. Театр — это было последнее, в чём я нуждался сейчас.

Увы, воображенью не прикажешь.

Мигеру( выступает вперёд ):

Я этого хочу.

Рэйден( изумлён ):

Что слышу я?

Откуда эти речи?

Откуда этот взгляд, осанка эта?

Горделивость? Решимость во взгляде?!

Достоинство самурая?

К кому ты обращаешься, Мигеру?!

Мигеру:

Я этого хочу.

И в третий раз

Я повторю, что этого хочу.

Огонь горел и вот почти угас,

К финалу приближается рассказ,

А я жду разрешения от вас:

Позвольте мне довериться мечу.

Он по-прежнему в маске лисы-оборотня, белой с красным. Дым и ночь уничтожают краски, стирают их, превращая в одну — серую. Такого цвета лицевая плоть каонай. Кажется, что одна маска сменяется другой, лисья морда — потерянным лицом. Служебную маску карпа Мигеру потерял.

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы память слуги Мигеру,

при жизни — Мигеля де ла Роса,

капитана «Меча Сантьяго»,

сбежавшего от болезни в рай.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Мы — сельский дурачок с пистолетом,

смеясь, он нажимает на спусковой крючок.

Мы — семья безликих при храме Вакаикуса,

туманным утром

мы рисуем друг другу лица,

и нет любви выше этой.

Такова жизнь, поняли мы,

Не хуже любой другой, поняли мы,

запомнили мы.

Мигеру:

Блеск пламени на лезвии меча.

Скажите: «Воплотись, его мечта!»

Рэйден:

Имеешь ли ты право, слуга,

на такие слова,

обращённые к благородному хозяину?

И язык твой не костенеет,

произнося их?

Горло не сжимается,

издавая звуки, полные дерзкого смысла,

в присутствии высоких господ?!

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы память слуги Мигеру,

при жизни — Мигеля де ла Роса.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Мы — насмешки, побои и оскорбления,

осознание греха,

Надежда на прощение.

Мы — двор в управе Карпа-и-Дракона,

юный самурай, делающий выбор.

Это жизнь, поняли мы,

это тоже жизнь, поняли мы,

запомнили мы.

Сэки Осаму делает круг по сцене. Маска старшего дознавателя во всём подобна его же лицу, только маска полностью лишена страстей. Лишь тени скользят по ней, создавая удивительные гримасы и уничтожая их. Дым клубится в облаках, складывается в знакомую картину: карп борется с течением. Такая роспись украшает стену зала в служебной управе.

Сэки Осаму:

Младший дознаватель Рэйден!

Не вы ли хотели знать,

пытались выведать,

зачем таким, как мы, нужны каонай,

зачем мы держим безликих слуг?

Рэйден:

Да, господин!

Сэки Осаму:

Неслыханная дерзость!

Немыслимая глупость!