Никита Калинин - Нет [СИ]

Но почему я должен был знать его?! Почему вообще псивизоры заинтересовались им? Что-то, связанное с личным сном? Наверняка… С тем, что Кирьян этот, как и я, сумел самостоятельно его сконструировать. Недаром же они об этом сказали!

Смена выдалась необычайно тяжёлой. Такую круговерть и не упомнить. Поступил срочный заказ на линзы триплексов для «Следопытов», а эти экзотела славились в наших кругах сложностью изготовления их «глаз». Хоть мы и производили лишь сырьё, но даже нам досталось сегодня. Цеховые меж собой редко переговаривались, разве что за едой. Много ли наговоришь в адовом пекле, где в полуметре от тебя течёт белым тягучим потоком расплавленное стекло? Но в этот раз цех судачил: дозор Ойкумены нарвался на что-то в чёртовой чаще. Хуже, если это сопровождение сборщиков, ведь работяги не защищены бронью экзотел.

О чаще на юге всегда много говорили, в барах Социума это была чуть ли не самая популярная тема. Немудрено. Тема дикарей неисчерпаема. Всем интересны люди, по каким-то причинам утерявшие разум, деградировавшие до уровня стайных приматов.

Но дикари представляли непосредственную угрозу разве что сборщикам. Обычно они набрасывались организованной группой со строго распределёнными ролями: одни оттягивали на себя внимание конвоя, другие в этот момент бросались на незащищённых людей. Умысел деградантов прост: большую часть сборщиков составляли женщины.

Но в этот раз дикари были не причём. Понятно же: повредить даже одно боевое экзотело они не в состоянии. А тут сразу несколько. Потому столовая и не утихала.

Обед почему-то принесли с опозданием. Запечённая соя хрустела на зубах, словно вездесущий песок попал и в неё. Каждый сидел строго на своём месте и молча жевал неподатливую пищу, к тому же сегодня ещё и пережаренную.

Целый день я думал о таинственном однофамильце. Строил догадки. Мысленно искал что же такого можно разузнать о нём, чтобы получить ещё времени на сножизнь. Я настолько возгорелся этой идеей, что меня не тревожил даже новый ожог, поверх которого теперь мутнела блямба крема. Всё одно завтра на осмотр…

Носок!.. Точно!.. Он многое знал и помнил, этот почти семидесятилетний старикан! Странный тип, если не сказать большего. Он единственный, кто на моей памяти ни разу не уходил в сножизнь. Будто бы он даже ровесник ей. Большинство сторонились Носка, и я не был исключением, хоть и делился с ним из жалости соевыми листами чаще других — умрёт ведь. Говорят, будто он видит призраков. «Отдаёт» им почти всю свою пайку. Кормит воздух, бедолага.

Странно вообще, что он меня искал вчера. Чем чёрт не шутит — вдруг что-то про того Кирьяна?

Подумать только — просто за информацию дадут время в грёзах! И не нужно плавиться в аду, как то стекло!..

Все уже расселись, а место напротив почему-то пустовало. Я откусил соевого листа, больше похожего на глиняный, похрустел в задумчивости: кто же обычно сидит напротив? И где он?

Я огляделся. Цеховых это особо не заботило: на кого ни глянь, все погружены в себя. Удивительно! Почему всем плевать?!..

Кто-то взял перепечённый лист с тарелки напротив, следом исчез недолго сиротевший стакан с фильтратом. Хозяин порции так и не объявился, а я молча недоумевал. Было же, что за чужой взятый кусок пайки и пальцы кончиками в текущее по желобу стекло окунали…

Встав раньше остальных, я сунул за пазуху половину соевого листа. Может и заговорит Носок без подачки, но рисковать не стоило. Наметившись успеть в соседний цех и обратно до начала новой смены, я почти уже вышел из столовой, но вдруг остановился. Всякое место за столом принадлежало конкретному человеку — закон завода. Мы тщательно полировали самодельные бирки с собственным именем перед тем, как прикрутить их к кромке стола…

Стараясь никого не задеть, я обошёл длинный стол. Глаза слезились, и буквы на бирке плыли. Но с третьего раза я-таки разобрал, чьё имя на ней начерчено.

«Кирьян Томин. Личный код: 1042КТ».

Выговор мне ещё ни разу не выписывали.

С головой провалившись в поиски старика, я потерял счёт времени и опоздал на рабочее место. Мастер был неумолим: мало того, что сверхнормы мне не видать теперь, так ещё и штраф придётся заплатить.

Два часа! Два, за грёбаное опоздание!

Я был зол, как никогда в жизни. Носок как сквозь пол просочился. Нигде его не было: ни в столовой соседнего цеха, ни в самом цехе, ни в нише, где обычно работяги пытались хоть как-то остыть, прильнув к более или менее прохладному бетону. И всюду мне говорили, что он меня искал. И был тут только что, буквально передо мной. Словно мы ходили по кругу — я в поисках старика, он в поисках меня.