Александр Жорницкий - Бомба для ведущего (Антиоружие)

Приятные и оживленные воспоминания, прогулка вдоль дороги вверх, мимо посаженных на субботнике с его участием деревьев, резко вымахавших в небо, и то крайнее дерево, посаженное вдвоем с весьма неравнодушной к нему девицей-терапевтом напаять по ее просьбе, – все это придало бодрости и сил. Он, глянув на часы, не спеша направился к автобусу, через двадцать минут отправлявшийся в Киев, но дорога за Уманью ему была чужой и неинтересной, он мыслями цепко держался другой дороги Тарнавка – Умань, она была его детством и юностью, он помнил каждый ее изгиб, неровности, повороты, развилки, по ней не раз шагал босиком в компании друзей школьников, а со временем студентов. Он помнил ее, осенней порой разбухшей от дождей, цепляющейся к облепленным грязью тяжелым ботинкам накрытой с воздуха малопрозрачным кисельным одеялом густого тумана. Увидел себя, почти тощего студента второго курса мединститута с пустым чемоданом в руках, голодного, уставшего и еле переставляющего ноги. До Тарнавки еще не меньше двадцати километров осталось от темной тени леса по бокам дороги. И вдруг услышал фырканье лошадей и окрики ездового:

– Вьё, бо дощ иде!

– Пидвезить, дядьку, – крикнул Саша, когда повозка поравнялась с ним. Лошади остановились и, ободренный счастливым случаем, он перышком взлетел на повозку, так и не выпустив чемодан из правой руки. Этот лес памятен и счастливыми случаями вдоль теперь уже асфальтной дороги, убегающий от нее вправо и влево к вечно молодым и цветущим невестам-полям, мог много поведать уманчанам, мчащимся около на иномарках. В былые времена он незаслуженно пользовался дурной славой не по своей вине и вся округа, от Умани до Тарнавки, Теплила и Гайсина, не добрым словом его вспоминала. Тут пролегал главный торговый конный тракт Умань – Гайсин, и запоздавшие повозки с товаром успешно грабились хорошо организованной бандой уманчан и тарнавчан. Знаменит был лес и тем, что прятал выдающихся воров лошадей со всей округи, перегонявших их в Тарнавку для передержки и реализации на знаменитом тарнавском рынке. Сюда съезжались торговать со всей правобережной Украины, а цена молодого жеребца в те времена была эквивалентна стоимости «мерседеса». Лес напомнил Саше уникальный случай в начале его медицинской практики, когда интернатуру совмещал с работой на скорой помощи по инициативе главного врача города, заполнявшего таким образом брешь недостатка медицинских кадров. Полевая дорога, ведущая справа, мимо леса, в село Кочержинцы, на полпути отдавала ветку в просеку леса, по сторонам которой разместилась колхозная пасека. Сюда на рассвете муж с женой Ковальчуки на новом трехколесном мотоцикле с коляской прибыли выкачать мед с двух контрольных улей. Разгрузили коляску, но среди инвентаря, халатов и прочего не оказалось самого главного, с вечера приготовленного завтрака и отданного мужу при загрузке мотоцикла. Муж вспомнил, что забыл его на окне гаража. Жена, улыбаясь, пошутила:

– Вечно что-то забываешь.

– Об основных обязанностях не забываю…

Она вспомнила, как вчера ей было хорошо с ним, снова улыбнулась:

– Обойдется, медом перекусим, сходи, холодную водичку принеси.

Он принес ведро холодной воды, поставил прямо на сколоченный с необструганных досок стол и наладил медогонку. Выкачав мед с первого улья, жена налила его в глиняную миску почти дополна и поставила на столик, положив рядом две деревянные ложки. Муж размешивал еще не процеженный мед и облизывал ложку, он не был любителем меда, как большинство людей его профессии, а жена с удовольствием уплетала вкусный майский мед с ароматом лесных трав и дикой цветущей черешни, запивая прохладной водой из лесного колодца. Они принялись за второй улей, она крутанула медогонку и почувствовала резкое напряжение живота, будто кто-то специально накачивал его воздухом, стало тяжело дышать. Перепуганный видом побледневшей и тяжело дышащей жены, муж пытался усадить ее в коляску и отвести в сельскую амбулаторию, но она, боясь ухудшения от тряски, попросила фельдшера привести сюда. День был базарный, и там никого не оказалось. Ковальчуку ничего не оставалось, как позвонить в Умань в скорую помощь. Приняв вызов и убедившись, что уехавший на патологические роды в село врач скоро не вернется, Саша решил прибыть на место случившегося. По дороге пожилой водитель дядя Коля рассказал ему историю кстати. Еще до армии он работал шофером на полуторке ветлечебницы, куда для прохождения производственной практики из ветеринарного факультета Белоцерковского сельхозинститута прибыли пять студентов пятого курса. Он хорошо их всех знал и нередко возил на колхозные фермы кровь брать от крупного рогатого скота или делать прививки свиньям от чумы и рожи. Из студентов ему особо запомнился Саша, проводивший научные опыты на местной птицефабрике и много помогавший ее главному ветврачу, в то время строившему хату. Тогда частная стройка была тяжелой обузой, не хватало рабочих рук и строительство совершалось родственниками, которым следовало ежедневно помогать. Убедившись в глубоких знаниях и порядочности Саши, главный оставлял ему печать, а сам почти целыми днями пропадал на стройке, очень хотелось к зиме переселиться из наемной квартиры в свой дом. Сашу на фабрике любили, он четко выполнял свои обязанности, принимал птицу на откорм или убой, разрешал отправку готовой продукции. Как правило, без конфликтов. Ему не отказывали ни в чем, за копейки давали тушки курей, уток, кроликов, которыми снабжал остальных студентов, проживающих с ним в ветлечебнице, а нередко старика-ветфельдшера Спиридона и водителя Колю, добиравшегося на работу рано утром из соседнего села. Дядя Коля до сих пор помнит не обычную его любовь и тягу к яблокам редкого сейчас сорта – антоновки, которые напоминали ему безрадостное детство в румынском гетто, голод, нищету и ожидание смерти скорее от голода, нежели от пули. Однажды истощенный пацан Саша, одетый в пошитые из мешка штанишки с одной шлейкой, издали учуял запах любимой спелой антоновки и, подкравшись к торгующей яблоками тетке со спины, схватил одно яблоко, но тут же получил удар по спине румынской нагайкой, потерял сознание и упал на горячую от полудневного солнца землю. Очнулся от холодной воды, пролитой на голову хозяйкой яблок, сующей в его левую руку еще одно ябл око, а рядом стоял высокий широкоплечий румынский жандарм с красным от выпитой дармовой самогонки лицом и громко смеялся. В тот день Коля отвез студентов в этот лес на летний лагерь для коров в 5 часов утра брать с них кровь, и, пока ребята работали, он вздремнул. Проснулся около двенадцать часов, когда пробирки с кровью десятками складывали в ведро с соломой и мыли руки в ожидании завтрака, однако ни заведующий фермой, ни местный ветеринар кушать не предлагали. Коля достал свой домашний завтрак – кусок сала с хлебом, луковицу – и предложил перекусить, но такой ограниченный по объему завтрак только возбудил у ребят аппетит, и они отправились на стоявшую близ лагеря пасеку просить мед. Пасечник принял студентов радужно, налил в большую миску мед и поставил ведерко свежей водички. Ложек у него оказалось всего три, поэтому разложил их на столике через одного усевшихся. Голодные ребята активно приложились к свежему меду и через минут двадцать, положив облизанные ложки у миски, лениво поплелись из душного домика наружу. Коля заметил, что хуже всех чувствовал себя Саша. Он позже других поднялся со стола, учащенно дышал, на его худеньком теле заметно выделялся вздутый животик. Испугавшись, Коля пошел за ним. Тот нагнулся, сунул палец в рот, но рвоту не вызвав, быстро скинул резиновые сапоги, снял штаны и бросился бежать по длинной лесной просеке, вскоре исчезнув из поля зрения. Коля двинулся по той же аллее за ним, встретил возвращающегося Сашу, потного, раскрасневшегося и улыбающегося.