Андрей Подымалов: Создать Веру - убить Веру

И вот все круто переменилось. Это произошло вечером во время моей очередной медитации. Как рассказывали позже очевидцы, чистое и безоблачное небо (впрочем, в горах это бывает) прорезала яркая ослепительная стрела. Молния ударила в камень, у основания которого я сидел. Вспыхнуло голубое сияние, которое охватило и камень, и меня.

Когда монахи подняли меня, я не подавал признаков жизни, сердце не билось. В Тибете в таких случаях не спешат с погребением. Меня оставили лежать в келье. На третий день я пришел в себя.

Но, когда я вышел из кельи, первый же встреченный мною монах поспешил уйти прочь. Во дворе скоро собрались почти все обитатели монастыря.

Пришел и настоятель. Он долго и внимательно смотрел на меня, потом велел всем разойтись. Ушел и сам. Остался лишь мой Учитель.

— От тебя исходит тот же свет, что и от молнии, ударившей в камень. Это знак, что ты выбран небесами.

— Выбран? Для чего?

— Об этом тебе небеса сами скажут. Научись лишь понимать их язык.

— Как?

— Этого я не знаю. С этого момента я больше не являюсь твоим учителем.

— Почему?

— По той же причине. Никто не имеет права учить того, кого выбрали небеса.

— Скажи хотя бы, что я должен теперь делать?

— Ждать… Сходи посмотри на камень — там остался знак. Думаю, это тот самый знак, который не только определит твою судьбу, но и пути мира.

На той стороне камня, возле которой я сидел, медитируя три дня назад, был выплавлен крест размером чуть более человеческой фигуры. Я подошел ближе, протянул руку и коснулся изображения. В тот же миг крест засветился тем же голубоватым светом.

— Убедился?

Я взглянул на Учителя. Он повернулся и неспешно пошел в сторону монастыря.

На следующий день свет, исходящий от моего лица, исчез. Две недели я продолжал ходить к камню. Я садился на свое место, пытался медитировать, но у меня ничего не получалось.

И вот наступил день, когда я проснулся с четким и ясным пониманием того, что сегодня я должен покинуть монастырь. Я зашел к Учителю, чтобы сказать ему об этом.

— Я ухожу.

— Знаю.

— Но пока я не знаю куда.

— На свою родину.

— Почему?

— Только родина может с такой силой ждать своего сына.

— Спасибо, Учитель, за все. Сюда я уже больше не вернусь.

— Не вернешься. У тебя осталась в жизни лишь одна дорога, прямая, как стрела. При всем желании ты не сможешь с нее свернуть. Ты должен пройти ее до конца. Тебе понадобятся все твои силы и все твое мужество. Помни, ты — Воин, и ты обязан выполнить волю Небес, чего бы это тебе не стоило.

… Я не считал дни своего пути. Я просто шел на запад. Я не выбирал направление своего движения, меня вела все та же неведомая сила. То странное голубоватое сияние, что отметило меня в монастыре, больше никак себя не проявляло — об этом я мог судить по поведению встречавшихся на пути людей. Я ничем не привлекал их внимания.

И вот только здесь, в этой земляной норе, по поведению этого земледельца, неизвестно почему принявшегося помогать мне, и имени которого я до сих пор не знаю, я понял, что загадочный свет вновь проявил себя. Это могло означать только одно: я близок к той неведомой пока мне цели, к которой стремлюсь уже долгие месяцы.

Это также означает, что человек, лежащий сейчас рядом со мной, теперь тоже избран Небесами. Только он этого пока не знает, впрочем, это к лучшему. Как к лучшему и то, что я также пока не знаю, какую ему придется сыграть роль.

Осознание того, что конец пути близок, каким-то странным образом успокоило меня. Я не хотел лишний раз напрягать свой мозг, он и без того в последнее время начал давать сбои. В нем вдруг образовывались провалы, из памяти выпадали целые периоды моей жизни, унося с собой и навыки, приобретенные в монастыре. Провалы заполнялись вязким и тягучим месивом непонятных слов, которые выстраивались в предложения и возникали перед мысленным взором в виде исписанных страниц некоей странной книги.

Сначала это меня беспокоило: мне казалось, что я постепенно схожу с ума. Особенно в те минуты, когда я начинал вслух читать эти страницы. И, лишь стремящиеся отойти от меня подальше люди, если это происходило в оживленном месте или на ночлеге, заставляли меня сдерживаться. Однако вскоре я перестал обращать на это внимание: раз это надо Небесам, то пусть так и будет.

В этот же раз обычных «картинок» с текстами не было, и я, закрыв глаза, незаметно заснул.

Проснулся я от шума. Моего спутника рядом не было. У входа в нору кто-то возился, пыхтел, слышалось шумное дыхание. Потом — несколько глухих ударов, и ночь прорезал визгливый крик, завершившийся хрипом. Тут же раздались еще голоса, кто-то побежал прочь от норы. Затем мимо пробежали еще несколько человек.