Андрей Подымалов: Создать Веру - убить Веру

Получается, что не все миры равноценны, среди них есть особые, если верить странному собеседнику. Рукопись, стоившая Виктору немалых душевных сил, существовала лишь в этом мире. И, если чья-то безжалостная рука выкашивала двойников в других мирах, то здесь она была бессильна.

Однако, стоит ли рукопись того, чтобы на ней сошлись интересы нескольких сил? Есть ли грань, которую можно было бы увидеть?

… Автобус уже сворачивал на привокзальную площадь, когда до плеча Виктора опять дотронулись. Это был все тот же мужичок. Склонившись к уху Виктора, он прошептал:

— Знаете, мы кое-что не учли. Рукопись, по сути, не закончена. В ней нет еще одной части. Да и первую, как я понимаю, вы еще будете править. И мы не можем применить пока к вам тот вариант, что я вам обрисовал. Но… Мы можем применить другой вариант… Такие книги просто так не пишутся. За них автор платит. И очень часто — безумием…. Пока, Виктор.

Что труднее: создать веру или убить ее?

Чтобы создать веру, надо придумать красивую и заманчивую теорию, потакающую если уж не извечным страстям человека, то его самым фантастическим мечтам. Но, учитывая, что полет человеческих фантазий не слишком-то высок, трудно самому придумать что-то из ряда вон выходящее, чтобы человек, хлопнув себя по лбу, воскликнул: «Да это же именно то самое, о чем я мечтал всегда, что видел во снах, и куда улетала моя душа!»

Эта теория не должна объяснять все. Она должна оставлять место для сверхъестественного, для чуда. Целый пласт должен оставляться для Высших Сил, для их благотворного или пагубного влияния. Чудес не должно быть много, но их наличие обязательно, причем, изысканных и красивых по своему внешнему оформлению, пусть и ужасных по сути.

Следующим важным условием создания веры является наличие лидера, духовного учителя, который должен отличаться от всех остальных людей по многим параметрам. Прежде всего, он должен быть явно отмечен Высшими Силами, то есть, являться посредником между ними и людьми. Во-вторых, он должен прекрасно владеть словом и уметь красочно и доходчиво объяснить принесенную им в мир теорию. Ну, и, в-третьих, весьма желательно, чтобы он мог совершать то, чего не могут делать другие: накормить голодных, напоить жаждущих, исцелить больных и быть неуязвимым для врагов.

Все, перечисленное выше, позволит заполучить определенное количество сторонников, среди которых обязательно будут фанатики, которые и станут главной движущей силой новой веры.

Ну, и, само собой, внешний антураж, специальная атрибутика, набор символов и мифов, создание мучеников.

Вера, которая основывается на наборе перечисленных выше условий, становится практически непобедимой и неуязвимой.

Но что делать новой вере, которая хочет прийти на смену старой? Использовать те приемы, что были на вооружении у старой? Пройти по накатанной дорожке?

Этого крайне мало, даже при условии большей заманчивости постулатов новой веры. Ведь преимущество старой веры — в незыблемости традиций, в многовековой базе, в инертности общества.

Остается один путь — убить старую веру. Каким же образом? Объяснить ее чудеса. Развенчать ее мучеников. Показать фальшивость символов и глупость атрибутики. Доказать ложность провозглашенных истин. Низвергнуть с мистических высот ее лидеров. Доказать их приверженность низменным порокам. Обвинить в лживости и лицемерии. Осмеять догматы. Показать тайные механизмы их веры.

И тогда старая вера рухнет, погребая под собой миллионы и миллионы ни в чем не повинных людей.

Я увидел его на пути к городским воротам, когда багровое солнце тяжело и медленно опускалось за горизонт, с трудом пробиваясь через густые клубы пыли, поднятой сотнями босых ног. С близлежащих полей торопились поденщики, спеша укрыться за стенами города: с последним солнечным лучом ворота наглухо запирались, отдавая окрестности на всю ночь во владение многочисленным разбойничьим шайкам. Откуда они появлялись и где проводили светлое время суток, мало кто знал, словно бы сама ночь порождала эти грязные и оборванные привидения с жутким блеском немигающих глаз, с бесшумной поступью, удавками и острыми как бритва ножами. Для не успевших укрыться в городе было очень мало шансов встретить новый день. Городская стража, вооруженная до зубов, со смоляными факелами, оставалась глуха к мольбам и стенаниям несчастных. Впрочем, очень скоро все стихало, если даже нож не сразу вершил свое дело, то уже мгновение спустя лишь затихающий предсмертный хрип возвещал о том, что еще один бедолага закончил расчеты с этой тяжелой, выматывающей все жилы и вытягивающей все соки, но все же жизнью.