Лев Аскеров - Приговоренные

— Умирает царица Лепеста, — уточнил посланник.

Сграбастав дюжего молодца с земли, царь, глядя ему в лицо, прокричал:

— Повтори!

— Умирает царица Лепеста. Ее, как велел передать Дагригилла, отравили.

И Аттила уже не помнил, как запрыгнул на коня. И не помнил сколько гнал его, пока тот не свалился замертво, прямо под ним. Согнав с лошади кого-то из подъехавщих всадников, он снова гнал и гнал вперед. Ближе к вечеру он потерял и этого жеребца. И уже бежал, пока не увидел первые костры своего войска. И на него, бегущего выехал дозор. Окружив, они не давали ему прохода. На его окрик: «Я царь ваш! Я — Аттила!» — дозорные рассмеялись.

Их было четверо. И они поплатились за свое неверие. Вскочив на коня одного из поверженных дозорных, он во весь опор погнал его к замку. У костров поднялся переполох, потому что двое из оставшихся в живых и погнавшиеся за ним подняли невообразимый шум. Но у первого же костра старые вояки во всаднике с обнаженным окровавленным мечом узнали своего повелителя.

«Великий Аттила!»… — пробежало волной по воинству.

И дорога была свободна.

Навстречу выбежал начальник стражи.

— Что случилось? — спросил Аттила.

— Пища была отравлена, — ответил тот.

— Кто? — коротко бросил Аттила.

Начальник стражи пожал плечами.

— Если до утра не найдешь тебе нечем будет пожимать. Отрублю их вместе с головой.

У дверей в ее комнату он столкнулся с Дагригиллой.

— Вон! — взревел царь.

В комнате стоял полумрак. Аттила не видел ни ее плачущего отца, ни ее брата, ни лекаря, готовящего какое-то питье, ни наставницу со вспухшими глазами. Первое, что бросилось ему в глаза, так это светящееся неестественной белизной лицо Лепесты. И видел как пробежала судорога, скручивая ее маленькое тело. И из обескровленных, холодеющих губ вырвался стон.

— Лепеста, — склонившись к ней позвал Аттила.

И она открыла глаза. Вымучив улыбку, Лепеста прошептала:

— Милый… Дождалась…

И взгляд ее остановился. И гладь озер подернулась голубым ледком предзимья. И на запорошенном немочью лице ее застыла скупая улыбка ушедшей в небытие роскошной осени.

— Отмучилась, — бесстрасно, по-будничному, как о чем-то пустом и не стоящем внимания вполголоса произнес лекарь.

Оттесняя царя, он полез закрывать ей глаза, но обрушившийся страшной силы удар выбросил его из комнаты. Лишь слышен был вскрик распахнувшейся двери и глухой стук об пол бесчувственного тела.

Аттила, подняв Лепесту на руки, сел с ней на кровать и зарывшись головой ей в грудь шептал только одно:

— Девочка моя… Девочка…

Нет, Аттила не плакал. Аттила плакать не умел. Хотелось, а не мог. И как хотелось. Hа весь мир… Если бы не отец Лепесты, он наверное так бы с ней просидел бы до утра.

— Царь, она холодеет, — коснувшись руки дочери заметил он.

Аттила поднял голову. И присутствующие обомлели. Сквозь черные как смоль волосы проступила седина.

— Возьми, отец, свое дитя… Мою жену… Не уберег я ее. Прости… И проси, что хочешь.

Подняв высоко голову, как это делала Лепеста пошел к дверям. У самого порога, последний раз оглянувшись, он вдруг заметил, что в лежавших на груди волосах, что-то поблескивает. Аттила вернулся. Раздвинув волосы он увидел свой талисман. Свой подарок. На тяжелой золотой цепи покоилась камея, сделанная из камня, упавшего с неба, в который ювелир вкрапил бриллианты. Они то, не имеющие цены камушки, которые как он уверял, имеют отношение к вечности, и сверкали звездочками, выложенными в форме ладони — точной копии его родимого пятна. Лепеста с холодной веселостью звезд, то ли приветствовала его, то ли прощалась с ним. И вспомнив о чем он просил ее, Аттила еще раз поцеловал Лепесту и объявил:

— Хоронить ее как царицу гуннов. Подарка моего не снимать. Пусть уходит вместе с ним.

Сразу за дверью он столкнулся с подобострастно съежившимся Дагригиллой, который затрусил за ним. Аттила не отгонял его.

И Дагригилла увидел в этом хороший знак. Значит ему снова возвращается благосклонность царя. Раздвинув перед ним полог, Дагригилла прошмыгнул за ним вовнутрь. И опять Аттила промолчал. Он казалось не замечал юлившего перед ним Дагригилла. Но то было не так. Устало опустившись на подушки, Аттила ласковым жестом пригласил сановника сесть рядом.

— Ты зачем убил ее? — положив ему руку на плечи, тихо спросил он.

— Это не я, Аттила, — клюнув на царево благоволение, произнес он. — Это руки моей сестры. Твоей жены. Настоящей царицы гуннов.