Лев Аскеров: Дом Иветты

— Начальник! — улучив момент, шепотом позвала его осведомительница по кличке Ворона.

Касумов поморщился.

«Нагнала-таки! Сучье отродье!» — выругался он про себя и готов был наорать на нее. Что ты, мол, драная Ворона наушничаешь при всем честном народе! Есть порядок. Заходи в оперативную часть и все, что имеешь — выкаркивай. Как положено. По форме. Если там сочтут нужным — доложат мне.

И еще Касумов придумывал как пропесочит оперативников, которые поволяют своим внештатным сексотам прямо на улице останавливать начальника райотделения ГПУ и нашептывать ему.

Однако, кричать на нее и гнать от себя он не стал. И хорошо, что сдержался. То, о чем она фискалила, лично для него представляло немалый интерес.

Заглядывая в сердитое лицо начальника, Ворона говорила быстро, но разборчиво.

— Ренка-потаскуха, дочь врагов народа, удавила младенца… Рожала дома. Помогала ей соседка спекулянтка — Сакина… Утром я заходила к блуднице. Она без живота… А под кроватью ведро с мертвым малышом… Сакина сказала мне, что Ренка родила мальчика и мальчик был здоровым.

От того места, где настигла его Ворона, Рена жила совсем рядом. Здесь же за углом, находилась контора управления домами.

— Позови ко мне управдома. Быстро! — закуривая папиросу, приказал он.

… Рену Дадашеву, которую сексотка называла потаскухой, Касумов хорошо знал. И ее, и всю ее семью.

Она жила на Карантинной. В том же самом доме, во дворе которого Касумов еще недавно, с двумя такими же, как он, студентами-заочниками снимал квартиру.

Отец Рены, Дадашев Аждар Рзаевич — смуглый, коренастый мужчина с характерным нухинским говорком, занимал большую должность — заместителя Наркома строительства. Соседи видели его редко. Утром рано, когда за ним приезжала черная «эмка», и поздно вечером, когда она привозила его. А мать Рены — Мимилия Ильинична — белокурая, статная европейская еврейка, учительствовала. Вела уроки немецкого языка. В общем, семья интеллигентная. Теплая. Душевная. Кому-кому, а соседям это было известно лучше всех.

Аждар Рзаевич с Касумовым познакомился сам. Во время застолья. В тот день Мимилия Ильинична, в честь поступления дочери в университет, прямо во дворе накрыла стол. И все, молодые и старые жители этого дома собрались за ним одной дружной компанией. Как родные. Искренне и горячо любящие друг друга люди.

Поднимая здравицу за присутствующих Аждар Рзаевич сказал, что он давно и хорошо знает всех, кроме молодого офицера, который стеснительно прячется за вазой с яблоками.

— Так это Адик, папа! — звонко выкрикнула Рена.

Покраснев, Касумов вскочил с места и по-военному, громко отрапортовал:

— Старший лейтенант Адыль Касумов, товарищ зам. Наркома!

— Садитесь, молодой человек. Оказывается я вас знаю. Кстати, мотал присланный вами, был отменный.

В этом, как впрочем и в других бакинских дворах, было принято по поводу и без повода угощать соседей разными вкусностями. А тут, днями, земляки из Кельбаджар привезли ему посылку от родителей. Завернув в бумагу немного мотала, домашнего сливочного масла и баночку меда Адыль поднялся к Дадашевым. Дверь открыла Мимилия Ильинична.

— Это — вам. Из родного села прислали, — смущаясь протянул он сверток.

Мимилия Ильинична всплескнула руками.

— Боже! Какая прелесть!… Реночка, посмотри какие дивности принес Адик… Спасибо… Себе то оставил.

Мимилия Ильинична приняла эту безделицу как царский дар. Хотя могла и отказаться. Ведь жили они в достатке.

А вечером другого дня к ним забежала Рена.

— Ребята, — обратилась она к парням, живущим вместе с Касумовым, — где Адик?

— В соседней комнате заперся. Диплом пишет, — сказал один из них.

— Вот счастливчик! Уже — диплом. Позовите его.

Она протянула Адылю большую коробку шоколадных конфет.

— Это тебе от папы. Мотал твой ему очень понравился, — сказала она, а потом, засмеявшись, добавила:

— А это всем вам от нас с мамой.

И Рена поставила на стол дорогущую по тем временам бутылку массандровского вина.

Никакой потаскухой она не была. Не верил он в бабье злоязычие. Да, Рена была красива. И еще как красива. Дети от смешанных браков, как заметил Касумов, привлекательны. И, что правда то правда, Адыль до беспамятства был влюблен в нее. И не только он. Сама же она никому никаких надежд не оставляла. Вела себя строго. Скромно. В отличие от многих своих подружек из начальствующих семей крикливо не одевалась. Адылю это нравилось. И он был счастлив каждый день, по утрам, выходить с ней со двора. Он шел на работу, она — в университет. Это было им по дороге.