Лев Аскеров - Месть невидимки

— Напрасно вы так, Инна ханум, — сказал главврач. — В Академии наук, например, я совершенно случайно услышал разговор двух маститых учёных. Они, между прочим, никакого отношения к медицине не имеют. Кажется, физики или математики. Точно не знаю. Так они говорили о нём с явным восхищением. Дескать, врач, а в физике Времени сумел революцию сделать…

— Это правда?! — засветилась Инна. — Так и говорили?

Главврач развёл руками — мол, зачем мне врать. И тут же спросил:

— А это правда, что он в физике… того…

— Святая правда, ребята. Я сама участвовала в экспериментах. Это выше человеческого разумения… Впрочем, приходите… сами увидите.

Дома настроение снова упало. В холодильнике — пусто. В шкафах — пусто. В зембиле — луковая шелуха. Ни лучка, ни картофеленки, ни крупинки. Лишь остатки подсолнечного масла да полбуханки хлеба. Денег — всего на коробок спичек: двести манатов. Всё, что осталось от последней цитадели их былого достатка. От их дачи — посмертного свадебного подарка, сделанного Инне покойным отцом.

Других вариантов не было. Не останавливаться же перед самой дверью. Тем более открытой. Откуда тебя соблазнительно опахивает хвост удачи. Хватай его, и все дела. Но близок локоть, да не укусишь…

Кто мог подумать, что энергия луча, отразившаяся от спирали Пространства-Времени, так чудовищно велика? Предположить можно было, но чтобы сжигать алмазы в порошок — это лежало за пределами разумного. С точки зрения человеческих понятий, конечно.

Надо было начинать всё сначала.

И все двадцать тысяч долларов, что Караевы выручили за дачу, выдуло как пыль. Из них на хозяйство Мика выделил жене всего две тысячи. С расчётом — самое большее, на пять месяцев. Полагая, что новый аппарат, совершеннее прежнего, ему удастся собрать именно за такой срок. Но минуло пять месяцев, затем ещё пять, и вот на исходе третий месяц третьего срока…

Да всё бы ничего. Инна как-нибудь выкрутилась бы, не возьми Мика без её спроса, украдкой, как мальчишка, четыреста долларов. Он знал — Инна не даст. Трупом ляжет, но не даст. А без них ему никак не обойтись. Без них не выкупить из таможни пришедшийиз Германии груз. И груз-то всего чуть более двадцати килограммов. Один небольшой контейнер. Небольшой, зато очень дорогой и важный для него.

Профессор залетел на таможню аэропорта очарованной ласточкой, а выполз побитой собакой. Оказывается, чтобы растоможить и получить свой груз, он должен был заплатить в кассу всю стоимость присланного товара. То есть двенадцать тысяч долларов. Обегал там все инстанции, и всюду, тыкая в нос какие-то инструкции, ему говорили одно и то же: «Таков порядок, уважаемый. Ничего не можем поделать. А если вовремя, в течение трёх дней, не выкупите, пойдут штрафные санкции за хранение — двадцать долларов в сутки».

У Караева на всё про всё оставалась 1800 долларов. И то не с собой. Он находился в состоянии шока. И, направляясь к автобусу, очевидно переполненный чувством вопиющей несправедливости, независимо от себя размахивал перед собой руками и тихо, но вслух ругал на чём свет стоит всю эту власть со всей её вонючей рыночной экономикой, свободой и демократией.

Караев не знал, что делать. К кому припасть? Кому пожаловаться? Действительно, некому…

И вдруг, как в сказке, на пути его вырос низкорослый паренёк. С ушлыми глазятами. Именно глазятами. Живыми, как две чернобурые лисички. Этот характерный взгляд и плутовская наружность показались Караеву знакомыми. И точно: он каждую субботу и воскресенье забегал в психбольницу навещать жену. Парень был из Маштагов и жил через дорогу от больницы. А занимался цветочным бизнесом.

Таких, как он, маштагинских ребят, и многих других из прилегающих к аэропорту посёлков, здесь было пруд пруди. Аэропорт был их вотчиной.

— Цветы привёз? — пропуская мимо ушей раздражавшую его сейчас беспредметную сочувственность, поинтересовался Караев.

— Цветы теперь — невыгодный товар, Микаил мялим…

Караев кивнул и хотел пройти мимо.

— Вы меня не узнали, доктор? Меня зовут Эльдар… Азизов… Жена моя лежит у вас…

— Узнал, узнал, — отмахнулся он.

Но молодой человек оказался из настырных. Да и не таким уж он был молодым. Лет за тридцать. Караев глубоко вздохнул и рассказал ему об этой чертовой таможне. Какая разница, в конце концов, кому поплакаться.

— И всего-то?! — выслушав профессора, спросил он.

Караев кивнул.

— Сколько у вас при себе? — напрямик полюбопытствовал Азизов.