Святослав Логинов: Свой мир

— Милости прошу в наши пенаты, — произнёс он, сделав широкий жест рукой. — У меня тут уютненько.

В горле у птицы клекотнуло, но, видимо, повторить длинную тираду она не смогла. Зато, словно приняв приглашение, шагнула вперёд, искоса взглянула на шлем-котелок со вчерашней кашей и звонко клюнула, зацепив несколько разваренных зёрен.

— Вкусно? — спросил Рихард.

— Вкусно, — ответила птица.

Происходящее очень напоминало народную сказку, и Рихард не удержался, сказал:

— Извини, кума, больше потчевать нечем.

Птица клекотнула, видимо соглашаясь, в три длинных шага разогналась, взметая песок, распахнула огромные крылья и взлетела. На Земле птицы такой величины не летают.

Рихард доел вкусную, хотя и несолёную кашу, сполоснул котелок, нахлобучил его на голову и отправился в заросли на разведку. Оставлять что-либо на месте ночёвки не хотелось. Если уж звездолёт пропал, то бывший шлем и подавно сгинет.

В мокрых зарослях вдоль реки росло более чем достаточно псевдориса, из которого Рихард варил себе кашу. Причём некоторые метёлки цвели, а часть стояла осыпавшись, значит, зерна у него пока хватает. А вот птичьих гнёзд Рихард не сыскал, чем втайне остался доволен. Было бы неловко разорять дом существа, с которым только что содержательно беседовал. Но и так он не пропадёт. Углеводов и белков в зерне довольно, а без желтков, то бишь без жиров, как-нибудь проживём. Солью бы разжиться, и вовсе стало бы неплохо.

Соль, разумеется, в мокром царстве отсутствовала, зато кроме риса встречались и другие растения. Жирные напластования зелени, кем-то погрызенные или поклёванные, казалось, сообщали о съедобности. Рихард обломил листок, понюхал обильно выступивший сок, но, хотя запах был совершенно невыразительный, попробовать не решился. Невысокие кустики сплошь усыпаны семенными коробочками. Часть коробочек раскололась, и оттуда выглядывала зеленоватая желеобразная масса, нашпигованная мелкими чёрными зёрнышками. Скорее всего, это лакомство тоже съедобное, но каждую треснувшую коробочку густо облепляли мелкие букашки, так что всякое желание отведать желе пропадало.

Домой на песчаную проплешину Рихард вернулся во второй половине дня, изодранный кустами и абсолютно голый. Лёгкие прикосновения трав сначала обратили его набедренную повязку в ветошь, а потом она и вовсе улетела лёгкими прядями корпии. Несокрушимые башмаки окончательно слетели с ног, попросту развалившись.

Во всяком случае, теперь можно было не беспокоиться об имидже; внешний вид у Рихарда стал вполне законченным и органичным: босиком, без штанов, с ножом, зажатым в кулаке, и каской на голове. Вернее, титановые останки шлема красовались не на голове. Свободной рукой он прижимал его к груди, чтобы не растерять зёрна. В ближайшее время шлему предстояло превратиться в котелок, а потом — в миску. Таковы пути прогресса: вещи узкоспециальные, упрощаясь, превращаются в универсальные.

Целый час Рихард изображал из себя крупорушку, превращая зерно в крупу и отвеивая мякину. А когда окончил свои труды, увидел, что из-за недалёкого леса на другом берегу реки поднимается густо-лиловая туча. Там отчётливо погромыхивало, обещая грозу, о силе которой Рихард мог лишь гадать. Но в любом случае жечь костёр нельзя. Откуда нехитрая истина сельской жизни открылась космическому разведчику, он сам не мог сказать. Конечно, забытые прапрабабки уверяли, что в грозу ни костров нельзя жечь, ни печь топить, иначе Илья-пророк, увидав такое непотребство, осердится и саданёт в негодника молнией, а грамотные прапраправнуки знали, что и над трубой, и над костром вместе с дымом поднимается столб ионизованного воздуха, который притягивает молнии лучше любого громоотвода. Объяснения разные, а итог один и мораль одна: не жги в грозу костёр, не топи печь, не дразни электрическую погибель.

Прятаться было негде, Рихард свернулся на песке, пережидая непогоду. Гроза скоро перешла в мелкий непрестанный дождь, всё более холодный. Впервые Рихард почувствовал, что пленившая его планета может быть негостеприимной. Через пару часов Рихарда начал бить озноб, а к тому времени, как стемнело, он думал уже только об одном: как бы согреться.

К утру сжавшийся в комок Рихард впал в забытьё — не то сон, не то последствия переохлаждения. В какую-то минуту он открыл смутные глаза. Было уже светло, но нескончаемый ледяной дождик продолжал сеять. В двух шагах от Рихарда стояла птица и, вытаращив круглый глаз, рассматривала человека.