Геннадий Емельянов: Пришельцы

- Нет. Завтра работы по горло. Аванс-то не выдали?

- Вывернулся я, после расскажу.

- Деньги надо получить.

- В конце месяца только, ты же знаешь.

- Ничего, я выбью!

- Не выбьешь!

- Мед у нас есть, Иваныч?

- Фляги две, что ли, остались в заначке.

- Выпишешь мне завтра килограмм десять?

- Зачем?

- Управляющая банком намекала...

- Разберемся потом, ты излагай, брат, по порядку.

- Послезавтра ровно в полдень ты сам его увидишь.

- Кого это еще?

- Пришельца. Он не один, конечно, их там около сотни, по моей прикидке, а проснулся один, самый, значит, главный.

- Как это - увижу? - Председатель снова с тоской подумал о том, что напрасно он не изловчился и не позвал фельдшера. "Укол бы всадил и - порядок. Помешанных они как-то ведь успокаивают. Поспать бы ему надо как следует, Гришке-то!"

- Обещал быть. Он не сразу разобрался, где находится наша Покровка, но сообразил - с помощью своей техники, конечно.

- И что?

- Погляжу, мол, прежде чем опять в камеру залечь. Хочу, дескать, посмотреть на тех, кто завладел тайной, то есть на тебя и на меня посмотреть: я ему объяснил, что с тобой обязательно поделюсь своими впечатлениями.

- Давай по порядку!

- Устал я страшенно. Потом уж как-нибудь, на досуге как-нибудь.

- Досуг нам редко - выпадает, Гриша!

- Ничего, выпадет еще, бог даст.

- Значит, рано ото сна оторвали его? - Председатель хлопнул себя по коленям ладонями и укоризненно покачал головой. - Ишь ты!

- Рано, да. Вы, намекнул, еще зеленые.

- Ишь ты, когда же он это... прибудет?

- Послезавтра, ровно в полдень.

- И где его ждать?

- В твоем кабинете.

Сидор Иванович, слегка наморщив лоб, прикинул, чем он будет занят послезавтра ровно в полдень, и с облегчением засопел: никаких заседании и встреч на полдень не назначено, хотя ведь гарантий дать нельзя - кого-нибудь и принесет нелегкая не ко времени. Но там будет видно.

С утра небо хмурилось, потом тучи растащил ветер, и опять наступила благодать, к обеду совсем развеселело, и над лужами закурился парок. Председатель колхоза "Промысловик" Сидор Иванович Ненашев с раннего утра крутился на полных оборотах и по намеченной программе. Он побывал везде: на скотных дворах, в мастерских, на полях. К обеду, перехватив в столовой рагу, Ненашев появился у конторы и долго, с тщанием, мыл в корыте у крыльца сапоги. Возле, с лицами деловыми и хмурыми, толпились люди - женщины, мужчины, старики, старухи: дожидались, когда "сам" закончит мыть тряпкой, намотанной на палку, свою обувь, чтобы потом, согласно очереди, попасть к председателю в кабинет и изложить просьбу: кому приспичило, допустим, получить внеочередной аванс ("в связи со свадьбой дочери"), кому занадобилось отпроситься с работы ("в связи с острой нуждой посетить родственников, проживающих в Алтайском крае"). Один хлопотал о пенсии, второй хотел выписать мясца с колхозного склада за наличный расчет, третьему не терпелось пожаловаться на притеснения бригадира. И так далее, и так далее. На ходу председатель деловых разговоров не признавал, вел их только в кабинете, разрешая всякую просьбу, даже самую пустячную, вежливо и ровно.

В прихожей, где сидела секретарша Галя, Ненашев снял резиновые сапоги, достал из шкафа легкие туфли, поблекшие, сношенные, наскоро причесался и широко распахнул дверь, обитую черным дерматином.

Кабинет Ненашева, стоит особо отметить, выдерживал самые современные стандарты. Не у всякого, к примеру, секретаря райкома партии или директора завода были такие хоромы, обставленные дорого и не без вкуса. Огромный письменный стол, изготовленный на мебельной фабрике по спецзаказу (он стоял наискосок в углу), застекленные книжные полки, чешский линолеум праздничной расцветки (зеленые цветы на голубом фоне), телевизор, телефоны на полированной тумбочке, хрустальная люстра. Окна в кабинете широкие и зашторенные до самого пола, строгие обои. Словом, лучшего и желать не надо. Посетитель, переступая ненашевский порог, не то чтобы робел, но подбирался внутренне, был деловит и краток.

Сидор Иванович быстро разобрался с народом и тотчас же велел позвать Веру Ивановну Клинову из бухгалтерии. Вера Ивановна была румяна, толста и постоянно сердита (а говорят: толстухи добродушны!); сердита она была потому, что жить пыталась по правилам, четко разграничивая добро и зло, но никак не могла уложиться в схему и раздражалась постоянно. У Веры Ивановны была привычка вздыхать так длинно и так горестно, что многим, кто ее не знал казалось, что она вчера или позавчера схоронила кого-то близкого.