Андрей Островский: Исход

Винер открыл глаза и огляделся вокруг. К счастью, в комнате не было зеркал. Он заглянул в чернильницу. Ее содержимое подходило к концу.

— Я иногда думаю, что любовь — это страдание в чистом виде. Но это очень надуманное тождество.

«Я хочу немного откорректировать направление. Давайте поговорим о плодах».

— О каких еще плодах?

«О детях, Винер, о детях. Мы по-прежнему в русле».

— Несомненно…Дети? Дети не выбирают жизнь, за них выбирают. Технически, если позволите, дать начало новой жизни не так уж и сложно. Вопрос — зачем?

Многие делают это автоматически. «В твоем возрасте пора бы уже обзавестись семьей, мы еще хотим успеть внуков понянчить!».

Семья, дети… Так принято. «Что же это я, и правда, пора». А ребенок потом растет и страдает от прохладного отношения родителей. Или не прохладного, но какого-то бессмысленного, тупого. Но это еще более или менее нормальная ситуация — дети, как результат традиции. Гораздо хуже, если они всего лишь побочный эффект незащищенного соития.

Правда, чего уж говорить, сознательно созданных семей и осуществленных зачатий хватает. И здесь все сложнее. Постараюсь быть последовательным.

«Уж постарайтесь».

— Что-то не так?

«Мне просто начинает надоедать оборона».

— Потерпите. Я непременно позволю вам наступательные действия. Чуть позже.

Возьмем идеальную ситуацию — к моменту принятия решения о деторождении молодые люди (пусть они будут молодыми) находятся на пике взаимных чувств. В будущем ребенке они видят ни много ни мало Плод своей Любви. Каково, а? Уж их-то чадо будет особенным. Как может быть обычным ( какое мерзкое слово) нечто, рожденное самой Любовью?! Так вот, наши солдаты любви, баловни судьбы эгоистично и жестоко обманываются. Ребенок будет именно, что обычным. Изначально не лучше и не хуже других новорожденных. Чистая доска, если хотите. Что на ней будет изображено, во многом зависит от родителей. Это уже совершенно иные мотивы и ответственность, нежели при «рождении любовью».

И здесь снова встает этот ужасный вопрос — зачем? Зачем люди берут на себя эту ответственность? Можно обманывать других, прикрываться великодушием, разглагольствовать о даре жизни, о счастье близких… Но зачем обманывать себя? Да ведь это простая боязнь. Боязнь остаться одиноким, непонятым. Боязнь умереть.

Откуда вообще берется этот, воспетый не единожды, конфликт поколений? Из самообмана. Такое ощущение, что родители никак не могут взять в толк, что они создают людей. Людей! Самобытных, уникальных в перспективе. А перспектива эта неизбежна. Как же родители негодуют, когда дети не слушают, не подчиняются, идут в стыки, противоречат… А почему? Да потому, что они желают видеть в детях самих себя, пытаются сделать из них себя, слепить по образу и подобию. Родители хотят видеть копии. Точные копии. Им кажется, что это шанс выиграть у смерти, остаться в вечности. Стать вечностью. Черта с два! Это не цифровой мирок, где можно копировать хоть до потери пульса без единой потери качеств и свойств оригинала. В этом, настоящем мире уже первая «копия» отличается слишком сильно, чтобы вообще осмеливаться использовать это название. Это ведь настолько очевидно! Почему же конфликт возобновляется? Да потому, что обманывать себя очень приятно. Тешить себя иллюзиями, питать надеждами. Оправдывать, в конце концов.

Можно ведь даже и не задумываться о вечности. Можно ведь совсем просто. Дескать, вот я живу, делаю то и это, ошибаюсь. Многое не удается. А этот человечек подрастет и продолжит мое дело, исправит мои ошибки. А я, зная, где оплошал, огражу и подскажу. Я научу, как правильно…

Господи, какая ложь! Какое заблуждение! Да поймите, наконец, что жизнь непрерывно меняется. Меняются условия существования. Меняется среда и ее параметры. Вам просто не успеть! Как правильно? Это совершенно не ясно! Вам не было ясно, и им не будет, когда они вырастут. А еще, знаете ли, они будут страдать. Не меньше вашего. Видимо, страдания очень мало, если люди осознанно его плодят…

«Если бы молодые люди думали так, как вы, рано или поздно думать бы стало некому. Человечество бы вымерло».

— А что такого сотворило человечество, что всех так страшит перспектива его вымирания? Да и кого это толком страшит? Сколько минут в год человек всерьез думает о Человечестве? Что-то мне подсказывает, что не так уж и много. Вот случись какой-нибудь мало-мальски серьезный военный конфликт… Вот это да! Сразу всплывает хорошо известный жупел под названием «мировое сообщество». Или какой-нибудь природный катаклизм. Но такой, чтобы процентов на шестьдесят уничтожил инфраструктуру какой-нибудь страны или группы стран, а также прихватил с собой побольше человеческих жизней — последнее вообще крайне важно, чтобы сердобольное и ответственное «мировое сообщество» всплыло в очередной раз. А эпидемии? Для примера сойдет любой кризис, хоть бы и экономический. Последний, кстати, является любимчиком — «мировое сообщество» всякий раз не готово к его очередному визиту, но с удовольствием погружается в процесс изгнания незваного гостя. Мне вообще кажется, что борьба с экономическим кризисом (я не оговариваюсь, он один, просто с размахом меняет наряды — поэтому невооруженным взглядом его не опознать) является наиболее сильной, с точки зрения эмоциональной насыщенности, частью псевдосуществования «мирового сообщества». Но почему псевдо?