Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— Держи, рыжий, нам чужого не надо. Не боись, мы ж не быдло. Мы же с понятиями. Всё, пошли. Время не ждёт. Работать надо. Родине служить.

Который раз за это утро его захлестнул восторг и восхищение новым куратором. Со стороны, наверное, показалось бы странным, что ему стало так безумно, иррационально, по щенячьи, радостно, когда к нему вернулись его карточки. Но это был восторг не от самих карточек. Это был восторг от осознания того, что словно сбылись все его самые тайные и глубокие надежды. В одно мгновение рассеялся туман мучащей его неизвестности, и сосущий где-то под ложечкой предательский холодок, что отнимут последнее, родное, кровное, то, что утащил в непосильных трудах и заботах, растаял без всякого следа.

— Не отнимут! Не отнимут! Всё что рассовал по сусекам, мне оставят! Они понимают! Понимают! — всё ликовало внутри его.

Да, Пал Палыч не обманул его только-только забрезжившие надежды, этим символическим жестом он виртуозно развеял все страхи своего подопечного, навсегда освободив его от неуверенности и отчаянья, вернув стабильность и порядок. Партия была полностью сыграна, никаких недомолвок больше не осталось. От безумной радости Толик полностью поплыл. Пришло время катарсиса.

От охватившей его радости у Толика даже кружилась голова.

— Это моё! Он подтвердил, что это моё избранный! Я избранный! Он не оспаривает моё право на это! Мои права, мою недосягаемость, мою неприкосновенность — стучало в его почти полностью съехавшей крыше.

А, главное, было то, что им было получено наглядное подтверждение того что неизменным остаётся всё то, что делает его избранным: Пересмотра приватизации не будет!

— В общем, так, кратко инструктирую. Ты должен увлечь за собой демократов и перетащить их на сторону гаранта. Так сказать присягнуть на верность нашей вертикали. Ты там, в авторитетах ходишь, вроде как главный законник, вот и впарь им, что надо на этом толковище. Объясни, что нечего хернёй заниматься, надо дело общее делать. По понятиям жить надо, а не на одних себя одеяло тянуть. В одной лодке сидим, нельзя её качать. Западло крысятничать! Ведь ежели что, всех нас на перо поставят, на масть смотреть не будут. За одно нам быть надо — конкретно и ясно втолковывал по дороге Пал Палыч.

Перед зданием, где проходил форум «демократы в поддержку президента» бродили, хлюпая мерзкой растаявшей жижей, стайки пикетирующих мероприятие демшизоидов. Пока мерсидес медленно пробирался через их беспорядочные и возбуждённые толпы, Толик с отвращением рассматривал ещё совсем недавно своих но уже бесконечно бывших соратников. Сразу было видно — маргиналы. И как он только с такими отбросами мог связаться!?

То там то здесь бродили, как сомнамбулы, неряшливые стайки обкуренного и обколотого молодняка неопределённого пола. Антифа вылезла поддержать демократию. К ним пытались, поплотней прижаться грустные и одинокие, не то оставшиеся без средств, не то потравленные спидом, потёртые жизнью педерасты. Вышедшие в тираж, густо крашенные трансвеститы возбуждённо общались, сбившись в маленькие группки. Но основную массу пикетчиков составляли «демократические низы». Трясли плакатами какие-то полусумасшедшие провинциальные старпёры — самоучки, все как один, очкастые и бородатые, в дерюгах, купленных, наверное, ещё при Брежневе.

В общем, было как всегда.

— Где же они столько убогих набрали? — искренне удивлялся Толик, рассматривая из окна мерсидеса шныряющих туда — сюда, как голодные тараканы, многочисленных неопрятных стариканов.

— А может быть, это по вокзалам бомжей наскребли? А что, за шкалик вполне сбегутся. Только кличь брось. И дёшево и явно «народные массы». Не то, что плюшевые и показушные «ветераны» у «идущих вместе». Сразу Русью пахнет. Правдой жизни. Надо будет у Гноймана поинтересоваться — подумал, было, заинтригованный, Толик.

Никого из лидеров, за исключением маргинальной Леры Новодворкиной Рыжий Толик не увидел. Лера, заметив толиков мерсидес, бросилась к нему с диким и счастливым визгом.

Наверное, если бы не шумоизоляция и толстые бронированные стёкла, то от этого визга можно было вполне получить что-то вроде инсульта. Видимо, демократка окончательно и бесповоротно отморозила себе последнее в этом «пикете».

С отвращением Толик смотрел сквозь затемнённое стекло на, ломящуюся к нему возбуждённую вырожденку, как всегда обклеенную каким-то совершенно идиотским плакатом. Что-то вроде: «Вставай страна огромная… с гэбисткой силой тёмною…». Лера, прижавшись к стеклу, радостно лыбилась, и изо всех сил колотила варежкой в окно. Наверное, очень хотела, чтобы её пустили погреться.