Кристиан Бэд: Апокалипсис откладывается

Путь души Хранителя Плаща был ужасен. Река, отделяющая мир живых от мира мертвых была полна едкой, как кислота крови. Демоны Ужаса и Забвения бродили по ее берегам… Но Хранитель побывал за рекой и возвратился.

– Есть и другие случаи Возвращений, описанные в летописях, – рассказывал Третий настоятель. – Но много и тех, кто не вернулся… Душа может заблудиться среди Теней, или не найти переправы…

– Есть ли какой-то способ вернуть его? – воскликнул Рой-Цох и испугался своего, вдруг отдавшегося эхом голоса.

– Я ждал от тебя этого вопроса, мой мальчик, – тихо ответил настоятель. – Кто-то, преисполненный любовью к нему, должен пойти за ним Дорогами Умерших…

«Кто-то, преисполненный любовью… Кто-то… Кто-то…» – словно маленькие барабаны стучали во время сна в ушах Рой-Цоха. Он встал с постели разбитый и утомленный, словно и не отдыхал вовсе.

«Но я же не прошел и сотой доли пути Сайма. Я не знаю Сайкати и Трайи… – думал он беспомощно. – Что же смогу я там?» Но и другое говорил ему внутренний голос: «Ты бывал там много раз!»

«Но мертвым, а не живым! С чего ты взял, что живой сможешь пройти тем же путем? Путь может быть совсем иным…» «Испугался рек крови, дурак? Ты видел там «реки крови»? «Но они же не сочинили все это?»

«Почему бы и нет? Что же им тогда писать в своих летописях? Что видели «небесную канцелярию»? Просто Рами не смог прикинуться идиотом и Они вычислили его. Возможно, заперли где-то, и ты сможешь его спасти». «А если меня самого…» «С трусости бы и начинал. Ты, видно, не брат ему!» Слезы потекли из глаз Рой-Цоха.

«Молочное родство» считалось на Психотарге гораздо более крепким, чем кровное. Кровные братья могли в последствии стать врагами, молочные – никогда. Молоко во все века обожествлялось на этой скудной на потомство планете. Не каждая женщина Психотарги могла кормить грудью ребенка. И статуи Мантейи, вскармливающей зарождающийся мир украшали молельные столики каждого мало-мальски обеспеченного дома. И даже в хижинах покой верующих охранял простенький рисунок такой статуи.

«Но, если я пойду… О, Храмы, я же никогда не видел там живых? Вдруг они иные? Но как же Рами?»

Еще день и ночь, а потом и еще один день провел Рой-Цох без сна. Он все яснее видел своим внутренним взором (по мере затуманивания взора внешнего), что жизнь без брата – пуста и бессмысленна. Рой-Цох был сиротой. Кроме брата и вселюбящей Мантейи у него не осталось никого. В тоске и бессмысленности Рой-Цох просуществовал бы, конечно, какое-то время…

Да, и это воплощение закончится когда-то… Следует ли вообще отягощать себя друзьями и братьями, которые все равно уйдут, укрывшись плащами небытия…

На четвертые сутки бдения, когда в монастыре уже зажигали светильники и плошки с маслом, Рой-Цох явился в келью к Третьему настоятелю.

Это путешествие в мир мертвых Вениамин запомнил лучше прочих. Конечно, он не увидел ни кровавой реки, ни демонов, стерегущих вход. Он просто впал в беспамятство, вошел в туннель и, как и прежде, был встречен белобородым, румяным отроком в рясе.

Сердца у голой души Вениамина не было, но что-то всё-таки сильно стучало в висках и несуществующая пелена затуманивала его мысленный взор.

«Безвременная кончина от тоски по ушедшим родственникам», – быстренько настрочил тощий, сизовощекий канцелярист, даже не посмотрев в сторону Вениамина. Все шло как обычно, и вдруг…

Сам Веник не смог бы, наверное, в тот раз найти Рами. Слишком он был испуган и растерян. Собственное вранье в квадрате буквально пригвоздило его к полу, лишило соображения и воображения… Но Бог или Черт случай сжалился таки над ним.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел некто смуглый, стройный, чернявый, в стильном костюме-тройке и лаковых ботинках. На фоне канцеляриста в белой рясе выглядел он глупо, нелепо и даже фантастически.

Худой в рясе посмотрел на вошедшего с брезгливой неприязнью, но, похоже, совсем не удивился его появлению.

– Я уже был у архангела Гавриила, – сказал вошедший, выдержал паузу и картинно задрал брови так, что они превратились в два изогнутых вопросительных знака.

– А я тут причём? – без любопытства буркнул канцелярист, его круглые, с красноватыми прожилками глаза были полны показного недоумения.

– Я так же был в номере 17-ом. И у хранителя Господних ключей… – Вопросительные знаки совершили еще одно замысловатое движение и замерли под совершенно невозможным углом.

«Какое странное лицо, – подумал Вениамин. – Похоже, что его части могут двигаться совершенно куда им вздумается». Человек в костюме начал демонстрировать игрой бровей раздражение.