Юлий Буркин - Троя, или Опыт исторического упрощения

Быки агелаева стада с удивительным упорством падали в пропасти, пропадали в лесах или гибли в лапах диких зверей. После каждого такого случая, обнаружив пропажу, Парис даже не пытался найти животное. Он считал происшедшее благим знаком, а исчезнувшего быка – жертвой любимому богу. И вновь возносил молитвы.

Агелай считал по-другому. Обнаружив пропажу, он нещадно избивал беднягу Париса, нередко устраивая из экзекуции красочное и поучительное зрелище для прочей челяди. Соседи привыкли к этому развлечению и с нетерпением ожидали очередной части сериала.

Когда в течении дня в стаде пропало сразу пятнадцать быков, Парис вначале впал в уныние. Но потом понял: это – знамение. Уж теперь-то, после столь обильной жертвы, Арес услышит его. А посему он не стал тратить времени на поиски животных, а улегся на травку в благостном ожидании.

Лежать ему нравилось всегда. Но сегодня он был настроен на чудо. А оно все не происходило. Бороденка его оставалась редкой и шелковистой, сил в мышцах не прибавлялось. И тут Парис понял. Воля богов опирается на волю смертных. Он сам должен решиться на подвиг. А так, лежа на травке, он добьется только одного: придет Агелай и снова изобьет его до полусмерти.

Какой же совершить подвиг? Парис попытался сосредоточиться, но в голову лезло только одно…

Самой прекрасной в его понимании женщиной была жена кузнеца Менелая – Елена. Ее сакральная женственность подтверждалась немереной плодовитостью. Никто, возможно, даже она сама, не знал точно сколько у нее сыновей и дочерей. Что касается пьяницы Менелая, то он и не считал их.

Настоящих друзей, с которыми можно было бы посоветоваться, у Париса не было за исключением слепого рапсода Гомера. Гомер, уроженец острова Хиос, потерял зрение в сражении с алчными финикийцами, но не утратил при этом свой пыл и время от времени горланил на всю округу поэмы о подвигах – своих и чужих. Он не видел того, что видели другие, зато нередко, в подпитии, вел беседы с некоей Каллиопой – музой эпической поэзии.

Причиной дружбы пастуха с рапсодом было то, что Парис буквально с раскрытым ртом слушал поэмы старого воина, представляя себя на месте великих героев, облаченным в сверкающие латы и сжимающим в беспощадных руках смертоносное жало меча… А еще то, что Гомер не мог видеть женоподобную физиономию Париса и относился к слушателю всерьез.

… Невидящий взор аэда был устремлен в одну точку. Будь на его месте человек зрячий, он бы увидел запущенный огород, чахлую оливковую рощу за ним и нескольких бестолковых нубийских рабынь с увесистыми амфорами на плоских головах.

Гомер же видел иное. Раскаленное солнцем и яростью поле битвы, капли пота и крови на обветренных лицах воинов… Он слышал стук копыт, плач прелестных вдов и восторженные крики победителей… Он чуял пьянящую смесь запахов крови, лошадиного пота и молодого вина – запах долгожданной победы!..

Именно сегодня он наконец-то уверовал в то, что созрел для создания великой поэмы… Но что взять за ее основу? “Главное – сюжет, – рассуждал рапсод. – Все битвы, в которых я участвовал, были развязаны из-за земли, богатств или иных низменных причин. А хочется чего-то возвышенного. Чего?..”

– Гомер, – прервал его грезы голос Париса. – Я решил украсть Елену.

– Прекрасную Елену? – встрепенулся Гомер.

– Прекрасную? – удивился Парис. – А ты-то откуда знаешь, ты же слепой?

– Слеп я глазами, мой брат, но душой, я чувствительней зрячих, – запел Гомер. – Истинно, вечным богиням Елена красою подобна!

Нет, не осудит никто, если брань ты зачнешь за такую,

Думаю, в деле таком нас поддержит Афина Паллада!

– Неужели? – обрадовался Парис. – А точно?

– Точно, точно, – заверил его Гомер. – Ты, брат, сильно не раздумывай. Я пиит, ты – герой. Я говорю, ты – делаешь, понял?..

Почувствовав в ответном молчании Париса неуверенность, Гомер вскочил и заорал:

– Деяние сие воспето будет во всей Эгеиде!

Парис испуганно отшатнулся, а проходящие мимо рабыни, побросав амфоры, кинулись прочь, вознося молитвы своим варварским богам.

Заручившись поддержкой старого рапсода, Парис, вместе с ним, отправился в кузницу Менелая.

Сговориться с Еленой оказалось на удивление просто. Именно сегодня, как, впрочем, и ежедневно, Менелай, вспоминая свои былые ратные подвиги, напился до полусмерти в компании своего военачальника – здоровяка Агамемнона – и уже пол дня отдавал дань Гипносу. Елена срывала злость на рабынях, нервно вытирала носы младшим детям и возносила проклятия Дионису.