Нил Шустерман: Оборванные струны

— Не стоит так привязываться к беглецам, — сказал ей отец. — Они никогда не остаются надолго, да к тому же вечно так озлоблены, что забывают даже поблагодарить.

Но ма не обращает внимание на его ворчанье. Она взяла мальчика под свою защиту — и точка.

Уилу непонятно, как беглец может спать, когда солнечные лучи бьют ему прямо в лицо и над долиной разносится шум идущих в посёлке строительных работ. Грудь мальчика поднимается и опадает, а ноги подрагивают под одеялом, словно он бежит. Ничего удивительного — скрывающиеся от закона очень хорошо умеют бегать. Иногда Уилу кажется, что это единственное, что они умеют.

Уил убеждён — мальчик обретёт душевный покой. Дикие животные, гремучие змеи, беспризорные подростки — все успокаиваются в его, Уила, присутствии, даже когда гитара просто висит у него на спине — должно быть, в предвкушении того, что сейчас услышат. Хотя Уил и сам лишь подросток, но душа у него старая и мудрая, как у его деда-сказителя, от которого он унаследовал свои способности.

Но сейчас ему не хочется думать о дедушке.

Пока он раздумывает, какая музыка может достучаться до сердца этого беглеца, мальчик просыпается. Его зрачки сужаются. Серо-голубые глаза фокусируются на стоящем в дверном проёме Уиле.

Тот делает несколько шагов внутрь комнаты и садится на шкуру пумы, затем ловким, привычным движением перебрасывает гитару из-за спины на перёд.

— Моё имя Чоуилау, — представляется он. — Но все зовут меня Уил.

Мальчик с опаской смотрит на него.

— Я слышал, как вы разговаривали вчера. Целительница — она твоя мама?

Уил кивает. Мальчику на вид лет тринадцать — на три года младше Уила — но что-то в его глазах светится такое, что можно подумать: ему все сто. У него тоже старая душа, только не такая, как у Уила — именно старая, уставшая и измождённая. Жизнь обошлась с этим беглецом сурово.

— Ничего, если я тут немного поиграю? — спрашивает Уил, стараясь говорить помягче.

Мальчик подозрительно щурится:

— Зачем?

Уил пожимает плечами.

— Мне легче играть, чем говорить.

Мальчик колеблется, покусывает губу.

— Ладно, хорошо.

С ними всегда так. Жизнь, которую ведут беглецы, ломает их дух, внушает им недоверие ко всему миру. Но поскольку они не находят подвоха в игре на гитаре и не замечают, как музыка Уила разрушает барьер, выстроенный ими для защиты от предательства, они сдаются и слушают, как его пальцы ласкают струны; их душевные раны обретают голос в его музыке.

Мать Уила училась на курсах музыкальной терапии при университете Джона Хопкинса, но она подкована только в теории. Уил же почувствовал, что может исцелять музыкой, как только впервые взял в руки гитару — ему подарили инструмент на его третий день рождения. Хотя, конечно, не все беглецы и не все Люди Удачи с больной душой исцеляются. Некоторые уходят слишком далеко за черту. Пока еще слишком рано судить, с какой её стороны окажется этот мальчик.

Уил играет два часа подряд — до тех пор, пока по дому не разносится запах готовящейся пищи, а спину не начинает сводить судорога. Беглец сидит на постели — всё это время он не спал и слушал, слушал, обвив руками согнутые ноги и положив подбородок на колени; глаза его устремлены на покрывало.

Истаивают последние аккорды. Музыка смолкает.

— Пора подзаправиться. — Уил поднимается на ноги и отправляет гитару себе за спину. — Наверно, суп с кукурузным хлебом. Пойдёшь?

Мальчик напоминает ему кролика — так же, как зверёк, он застыл в нерешительности и не знает, что ему делать — бежать или остаться. Уил ждёт. От него, словно круги по воде, расходятся волны покоя. И вот мальчик встаёт с кровати и выпрямляется. Он держится гораздо увереннее, чем Уил ожидал.

— Меня зовут Лев. Я был десятиной.

Уил кивает — спокойно и без осуждения. Возможно, несмотря ни на что, с этим мальчиком всё будет хорошо.

Лев смотрит, как Уил моет посуду после ланча, и всё думает, что же толкнуло его на то, чтобы рассказать этому парню правду о себе — что он был десятиной и сбежал от своего долга. Если выдать слишком много информации, это, чего доброго, может ему повредить. И в этот момент в него летит посудное полотенце, шлёпает по лицу и падает на стол.

— Эй! — Лев вскидывает глаза — неужели Уил за что-то сердится на него? Но нет — у большого словно медведь Уила улыбка плюшевого медвежонка.

— Можешь вытереть тарелки. Встретимся в конце коридора, когда закончишь.