Патрик О'Лири - Невозможная птица

Они так и не услышали, как комбайн завёлся вновь. Но спустя некоторое время стебли вокруг них выпрямились и вновь согнулись под лёгким ветерком.

– Тарелка.

– Или фрисби [3], – сказал Денни.

– Довольно высоко, – заключил Майк, по-прежнему глядя вверх.

Денни сказал:

– А может, нам это просто показалось?

– Хрен тебе показалось.

– Майк…

– Хрен. Стручок. Вагина.

Денни спросил:

– Что такое вагина?

– Это то, что у девчонок вместо стручка.

– Правда?

– Бог мой, ты что, ничего не знаешь? Это место, откуда выходят дети.

– Я думал, им делают операцию. На животе.

– Да нет, они выходят у них между ног. Если они не приёмные, как мы. Что, Вонючка тебе не рассказывал?

Он не должен его так называть, подумал Денни. Он напрашивается на порку.

– Дядюшка Луи сказал тебе?

Майк кивнул.

– Дай джуси-фрутину.

– У меня нет, – Денни воинственно вытаращил глаза. – Слушай, ты ведь не умрёшь, если будешь говорить «пожалуйста» время от времени.

– Зачем? – спросил Майк.

Денни вздохнул.

Они лежали в пшенице и думали. Лучи смерти. Маленькие кинотеатры. Хайнлайн. Члены. Вагины. Расширяющиеся двери. И откуда выходят дети.

Они обнаружили, что могут повернуть голову. Вокруг глаз у обоих были синяки, как будто они дрались в течение часа, выкладываясь каждый как может, пока, предельно истощённые, не повалились рядышком на землю. Н-да, картина.

Денни захихикал.

– Ты похож на енота.

– Кто бы говорил, – отвечал Майк.

В молчании они оба вспоминали, по крайней мере, пытались вспомнить потерянное время – время, которое они провели друг без друга. Денни был в больнице с ангиной. Майк – в Буффало, «навещал родственников». Впервые за всю свою жизнь они были разделены.

– Мне не хватало тебя, – сказал Денни.

Майк немного помолчал.

– Это было не так уж долго.

– Мне казалось, это была вечность.

– Я не хочу об этом говорить.

– Я тоже.

Дыхание ветра колыхало пшеницу.

– Я думал, мы умерли, – сказал Денни.

– Я тоже.

– А может, мы умерли и не знаем?

– Это ерундистика.

Они повернулись и посмотрели друг на друга. «Ш-ш-ш», – говорила пшеница над их головами.

Денни положил руку на сердце брата и почувствовал, как оно бьётся. – Ты жив. Майк сделал то же самое.

– Ты тоже.

Они оставили руки лежать там. Друг у друга на сердце.

– Если я умру, – сказал Денни, – ты умрёшь тоже?

– Конечно.

– Обещаешь?

– Конечно.

– Клянёшься?

– Вот те крест и чтоб я сдох.

– Чтобы твой язык отсох?

Пшеница кивала, качаясь взад-вперёд.

– Конечно, – сказал наконец Майк.

Хотя это было то же слово, которое он произнёс уже дважды, оно прозвучало как-то иначе.

Пауза. Все, казалось, было определено. Потом Денни спросил:

– Ты не бросишь меня?

– Не беспокойся, – заверил его Майк.

Затем, помолчав немного:

– Никто никого не бросает.

И наконец:

– Мы здесь вместе. Все было определено.

Их лица были так близко, что они чувствовали дыхание друг друга.

Майк сел, и вдруг они обнаружили, что могут встать. Они стояли и пытались найти в небе серебряный диск, но его нигде не было видно. Затем они увидели, что лежали на маленьком квадратном кусочке высохшей жёлто-зеленой пшеницы. Все поле вокруг них было убрано.

Они шли домой через пустое поле, по колючему жнивью, соломе и грязи. В воздухе стоял терпкий гниловатый запах осени.

Нельзя винить Дэниела Глинна за то, что он не знал, что мёртв. Он никогда прежде не бывал мёртв. К тому же о вещах подобного рода он всегда узнавал последним. Насколько ему было известно, он просто читал фэнтези, сидя у огня – профессор, ищущий задания для студентов, чтобы заполнить свои триста часов по фантастической литературе в следующем году; человек, прервавший чтение, чтобы взглянуть в окно. По правде говоря, он глядел в окно уже довольно долго.

Дэниел думал о своём брате Майке, когда услышал, что ребёнок плачет.

– Папа!

Он потерялся в снегопаде, засыпавшем его детройтский дом. Хлопья снега окрашивались жёлтым светом, льющимся с веранды. Он смотрел, как они ложатся на серебристый верх его нового быстроходного «вольво». Дэниел видел собственное отражение в окне гостиной – полноватый лысеющий средних лет человек в голубой пижаме, в ленноновских очках, сидящий на стуле с книжкой в руке. Рот полуоткрыт, и видны слегка выпирающие передние зубы. Затем, глядя сквозь своё отражение, Дэниел уловил видение квантового мира. Его тело было заполнено мятущейся массой снежных хлопьев, субатомных частиц, существовавших по отдельности, но создававших впечатление целого – словно сгусток тёмной материи, который осветили внезапно каким-то неизвестным науке лучом – плотных как туман, лениво перемещающихся по произвольным орбитам. Словно они существуют в собственном времени и не зависят от гравитации.