Валерий Губин: Вечное невозвращение

«А может быть, это просто мой город, то место, где я должен жить? — думал он. — И вот оно раскрывается передо мной, как перед старым знакомым». Это очень взволновало его, вечером в гостинице он долго не мог уснуть и все подбивал Анну на обсуждение того, как бы они могли жить в этом городе и что бы они здесь делали.

Местный краевед, которого к ним приставили, сводил их на следующий день в несколько соборов, давно служивших то складами, то мастерскими, подробно и интересно рассказывал об их истории и архитектуре, росписях; ходили они вечером и в действующую церковь, послушали пение местного хора, помолились про себя, каждый о своем. А назавтра он повел их в самый главный собор города — Успенский, чтобы показать необыкновенную роспись стен. Простым смертным попасть туда было невозможно, так как в соборе размещалось хранилище городского архива, но краевед выпросил у начальства ключи, открыл огромную дубовую дверь, вручил ключи Макарову, попросил закрыться изнутри и после осмотра принести ключи к нему — жил он через несколько домов дальше по улице. В соборе было невероятно холодно, и этот холод усиливал жуткую торжественную оцепенелость глядящих на них со стен святых, тоскливые глаза разных побеждаемых гадов и блеск иконостасного золота. Макарову даже казалось, что он слышит музыку, пробивающуюся откуда-то из-под толщи стен, холодную, морозную музыку. Они, как завороженные, ходили от стены к стене, вглядываясь в потрескавшиеся, осыпающиеся, но все равно еще очень яркие краски.

— Как страшно, — пробормотала Анна, кутаясь в шубу, — почему они на нас так смотрят?

— Они давно никого не видели, может быть, много месяцев. Представляешь, каково им здесь одним в такой холод.

— Все это прекрасно, но только давай выбираться на улицу, я просто окоченела, мы здесь больше часа!

Однако с ключом в замке что-то случилось, и он никак не хотел проворачиваться. Макаров бился с ним минут десять, пока она подпрыгивала рядом и топала ногами.

— Попробуй постучи, может быть, кто услышит?

Макаров ударил в дверь кулаком, но ее мощная дубовая толщина даже не отозвалась на удар.

— Тут ломом можно бить — никто снаружи не услышит.

Макаров еще раз попробовал нажать на ключ — все было бесполезно. Он повернулся и почти физически почувствовал, как взгляды со стен уперлись в него.

— Это они нас не пускают, — сказал он, показывая на стены.

— Ну тебя, и так жутко! Давай бегать, пока наш проводник не придет!

— Ты бегай, а я пойду поищу что-нибудь еще. Пока он нас хватится, мы тут замерзнем.

Он нашел за алтарем лестницу, ведущую на антресоли, с них можно было достать до узенького окошка, которое вряд ли когда-нибудь открывалось.

— Ты бегай, бегай! — крикнул он вниз.

— Больше не могу, да и без толку, все равно не согреваюсь. Придумай же что-нибудь!

Макаров втащил на антресоли тяжелый забитый ящик, видимо, с документами, встал на него и попытался своим ножом поддеть раму, оторвать ее от стены, но сразу понял, что это безнадежно — рама была просто вмурована в стену.

— Придется бить стекло! — крикнул он и сам испугался — так неожиданно гулко прозвучал его голос в стылом воздухе.

— А там высоко до земли?

— Порядочно. Но мы зато сможем позвать на помощь.

Она засмеялась.

— Прекрасное будет зрелище! Залезли в архив и зовут на помощь.

— Ты можешь еще смеяться, — он размахнулся, чтобы рукояткой ножа выбить стекло.

— Не бей! Не бей! Все равно это бесполезно, раз мы изнутри закрыты. Спускайся лучше сюда!

Он спустился, обнял ее, и они стояли, пытаясь согреть друг друга, а вокруг торжественно и печально смотрели со стен глаза, очень много глаз. Макаров не помнил, сколько они так простояли, но только он уже начал погружаться в сон и даже что-то видел в нем, вроде того, что они идут по бесконечной снежной равнине, но им совсем не холодно, светит яркое солнце и поют птицы.

«Наверное в настоящей вере тоже есть нечто подобное — морозно-торжественное. Через нее либо воскресают, либо замерзают насмерть».

Подумав о замерзании насмерть, он мгновенно проснулся, серьезно испугавшись не за себя, а за Анну.

— Они сейчас выпустят нас, — вдруг прошептала она, — они уже насмотрелись и сейчас выпустят. Я чувствую.

Макаров, почему-то крадучись, пошел к дверям и, не на шутку волнуясь, нажал на ключ. Тот повернулся.

На следующий день, последний, он много ходил по своим командировочным делам в разные концы города, и где бы он ни был, отовсюду ему виделся Успенский собор, зловеще сверкающий своим куполом, словно не он его видел, а собор все время следил за ним.