Нил Шустерман - Нераздельные

Коннор не был в подвале Сони почти два года. Он попал сюда на второй день после того, как сбежал из дому. За эти два дня много чего случилось: Коннор захватил в заложники мальчика-десятину, транкировал юнокопа из его же собственного пистолета, обзавелся спутницей — воспитанницей детдома, сумевшей сбежать из автобуса, который вез ее в заготовительный лагерь… Какая же у них сложилась банда разномастных дураков! Коннор и теперь иногда чувствует себя дураком, но за это время произошли такие перемены, что ему кажется, будто он и дебошир, которым он когда-то был — два разных человека. Лев, когда-то невинный ребенок с промытыми мозгами, жаждущий собственного расплетения, — теперь старая душа в переставшем расти теле. Риса, которую поначалу заботило только выживание, впоследствии разоблачила «Граждан за прогресс» на национальном телевидении; но до этого ее позвоночник вышел из строя и был заменен на новый против ее желания. Что до Коннора, то он принял на себя командование самым большим в мире тайным убежищем для расплетов, которое, впрочем, оказалось не таким уж и тайным. Его сердце до сих пор кровоточит при воспоминании о разгроме Кладбища. Он дрался зубами и когтями — кое-кто назвал бы это истинной отвагой — но Инспекция в конце концов победила и отправила сотни ребят в заготовительные лагеря.

Таких же ребят, как те, что населяют сейчас Сонин подвал.

Хотя Коннор понимает, что это неправильно, у него все равно такое чувство, будто в тот день на Кладбище он подвел и этих беглецов. Он спускается вслед за Рисой, одолеваемый мрачными мыслями и смутным чувством стыда, и это злит его. Случившееся на Кладбище было вне его контроля. К тому же там в дело вмешался еще один фактор — Старки. Старки подставил ему подножку и улетел со своими аистятами, лишив остальных единственного средства спасения. Нет, Коннору стыдиться нечего. Так почему же сейчас, когда из полутьмы подвала проявляются его обитатели, он не может смотреть им в глаза?

— Дежа вю? — спрашивает Риса, услышавшая его глубокий, дрожащий вздох.

— Что-то вроде.

Риса, которая уже провела в лавке несколько недель, помогая Соне, знает всех здешних участников игры. Она пытается облегчить для Коннора вхождение в новое общество. Некоторые беглецы восхищаются им, другие страшатся. Здешний альфа, высокий, тощий юнец по имени Бо, немедленно задирает лапу и метит территорию:

— Так что, ты правда Беглец из Акрона? А я думал, ты того… поздоровее.

Коннор не совсем понимает, что парень хотел этим сказать; впрочем, похоже, тот и сам этого не понимает. Наверно, тестостерон разыгрался. Можно бы устроить неплохое развлечение, бросив вызов шаткому лидерству Бо, однако Коннор решает, что игра не стоит свеч.

— Что это у тебя? — спрашивает мальчик лет тринадцати с чистым и невинным лицом. Он напоминает Коннору Лева в те дни, когда тот еще не превратился в юного старца с длиннющими волосами.

— Да так, старый принтер, — отвечает Коннор. Грейс фыркает, придержав, однако, комментарий при себе. Вместо этого она обходит всех по кругу, называя свое имя, и жмет руку даже тем, кто предпочитает никогда никого за руку не брать.

— Старый принтер? — вопрошает Бо. — У нас что, мало здесь всякого хлама?

— Он дорог мне как память.

Бо пренебрежительно хмыкает и неторопливо отчаливает. Коннор подавляет желание подставить ему подножку.

Он помещает принтер на полку, понимая, что если обращаться с аппаратом слишком бережно, это может привлечь ненужное внимание; ребята поумнее сообразят, что тут что-то не так. Сейчас чем меньше народу знает про принтер, тем лучше. По крайней мере до того момента, когда они найдут способ объявить о нем на весь мир.

— Они хорошие ребята, — заверяет Риса Коннора. — Конечно, не без проблем, иначе не очутились бы здесь.

Как бы он ни любил эту девушку, но сдержаться и не побрюзжать Коннор не в силах:

— Не рассказывай мне, как обращаться с расплетами. У меня по этой части большой опыт.

Риса поднимает на него проницательный — пожалуй, слишком проницательный — взгляд.

— Что тебя мучает, Коннор?

Хотя он сам толком еще с этим не разобрался, глаза его мгновенно обращаются к наколке на руке — тигровой акуле. Когда он был в этом погребе последний раз, рука принадлежала Роланду. Риса перехватывает его взгляд и, как всегда, читает в душе Коннора лучше него самого:

— Да, мы опять здесь, и может возникнуть чувство, что мы никуда не уходили. Но это не так.