Роберт Хайнлайн: Двойная звезда

– Что? Вы имеете в виду мой профессиональный тариф?

– Да! да!

– За одно выступление? Или за неделю? Или стоимость длительного контракта?

– Нет, я имею в виду не это. Сколько вы берете в день?

– Минимальная сумма, которую я получаю за одновечернее выступление, – сотня империалов. – Это было сущей правдой. Конечно, иногда мне приходилось играть кое в каких скандальных и глупых постановках, но получал я за это ничуть не меньше своей обычной платы. У каждого человека должны быть какие-то определенные стандарты. Уж лучше поголодать, чем соглашаться на нищенскую плату.

– Прекрасно, – быстро отозвался он. – Сотня империалов наличными окажется у вас в руке, как только вы окажетесь у меня в номере. Но поторопитесь!

– А? – я вдруг с огорчением понял, что с такой же легкостью мог бы запросить и двести, и даже двести пятьдесят. – Но я еще не принял вашего предложения.

– Это не имеет значения! Мы обговорим всё, как только вы появитесь у меня. Сотня ваша, даже если вы откажетесь. Если же вы согласитесь – можете назвать эту сумму премиальной и не входящей в плату за работу. Ну, идете ли вы ко мне, наконец, или нет?

Я склонил голову.

– Конечно, сэр. Потерпите немного.

К счастью, «Эйзенхауэр» расположен неподалеку от «Каса», потому что мне нечем было бы даже заплатить за проезд. Хотя искусство ходить пешком почти утрачено, я владею им в совершенстве – это дало мне возможность немного привести в порядок мысли. Я вовсе не был дураком и прекрасно понимал, что когда человек с такой навязчивостью пытается всучить другому деньги, настало время изучить карты, потому что здесь явно скрыто что-то или незаконное, или опасное, или и то и другое одновременно. Конечно, меня мало волновала законность ради законности. Я был полностью согласен с Бэрдом о том, что Закон часто оказывается идиотом. Но, в основном, я ходил по правой стороне улицы.

На сей раз я понял, что располагаю недостаточным количеством информации, вышвырнул все это из головы и, перебросив плащ через руку, шел, наслаждаясь мягкой осенней погодой и богатыми разнообразными запахами большого города. Дойдя до отеля, я решил пренебречь главным входом и поднялся на двадцать первый этаж, воспользовавшись лифтом. Я смутно чувствовал, что это место не очень подходит для того, чтобы публика меня узнала. Мой космический знакомый впустил меня в номер.

– Однако, вы не торопились, – заметил он.

– Неужели? – я как ни в чем не бывало окинул взглядом апартаменты. Номер был из дорогих, как я и ожидал, в нем царил ужасный беспорядок, там и здесь виднелись пустые чашки и стаканы, причем и тех и других было не менее, чем по дюжине. Не нужно было обладать богатым жизненным опытом, чтобы сообразить, что тут побывало множество посетителей. На диване, уставясь на меня, лежал еще один человек, в котором я сразу признал космонавта. Я вопросительно взглянул на хозяина, ожидая, что мне представят незнакомца, но никакого представления не последовало.

– Ну, наконец-то вы явились. В таком случае приступим к делу.

– Разумеется. Что наводит на воспоминания, - заметил я, - о какой-то премии или отступных.

– Ах, да, – он повернулся к человеку на диване. – Джон, заплати ему.

– За что?

– ЗАПЛАТИ ЕМУ!

Теперь я точно знал, кто здесь хозяин - хотя, как стало ясно позже, Дэк Бродбент не так уж часто давал это понять. Второй быстро поднялся, все еще недовольно хмурясь, и отсчитал мне полсотни и пять десяток. Я сунул их в карман, понятно, не считая, и произнес:

– Я к вашим услугам, джентльмены.

Бродбент прикусил нижнюю губу.

– Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не упоминать об этой работе.

– Если моего обычного слова недостаточно, то и моя клятва ни к чему. – Я взглянул на второго человека, вновь распростершегося на диване. – Мы, кажется, с вами незнакомы. Меня зовут Лоренцо.

Он взглянул на меня и отвернулся. Мой знакомый из бара поспешно вставил:

– Имена роли не играют.

– Нет. Перед своей смертью мой отец, достойнейший человек, взял с меня слово никогда не делать трех вещей: во-первых, не мешать виски с чем-нибудь, кроме воды; во-вторых, игнорировать анонимные письма; и, наконец, в-третьих, никогда не иметь дела с человеком, который отказывается назвать свое имя...

– Счастливо оставаться, господа, – я направился к двери, буквально чувствуя, как сотня империалов греет мне бок.

– Подождите! – Я остановился. – Вы совершенно правы, – продолжал он.