Ольга Чигиринская: Операция «Остров Крым»

Как выразилась потом Рахиль: «Ебанулись на отличненько». Правда, она и сама в те дни носилась с красно-белой ленточкой на груди и рассказывала взахлеб, как поедет первым делом в Одессу-маму, откуда ее бабка с дедом еле ноги унесли, да как пройдется по Дерибасовской… Ну да кто старое помянет. Тем более, в Одессе мы с ней таки побывали, и довольно скоро.

Я на тот момент уже два года как встречалась с Артом, и от него успела набраться скепсиса. Конечно, мне тогда казалось, что он перебарщивает, воображая СССР какой-то уж вовсе Галактической Империей с мумией Дарта Вейдера в мавзолее. Но я делала скидку на то, что он потерял отца в этой стране и имеет право на некоторую предвзятость.

Сама я, конечно, не могла осилить тонны книг, проходивших через его руки, но кое-что все-таки раскрывала и пыталась читать. Книги производили неприятное впечатление. Нет, упаси Бог, не о Гинзбург речь и не о Шаламове, я вообще не люблю исторический хоррор. Речь о тех, кто пишет о жизни самой обыкновенной, о быте нормальных людей. Вроде бы. Потому что все эти книги в какой-то момент преподносили неприятный сюрприз: вот только что герои жили нормальной жизнью и вели себя как нормальные люди, и вдруг бац! – пошел Кафка самый настоящий. А дорогой мой капитан плечами жмет: нет, они вот так вот и живут, да, чистая правда, Тэмми. И я берусь уже за другую книгу, о которой точно знаю, что это фантастика – там молодые ученые занимаются магией, это все довольно комично описано, но я вижу, что мера кафкианства там ровно та же, что у Трифонова или в рассказе о том, как затопили деревню, – это же просто триллер Кингу на зависть, а Арт уверял, что повесть чуть ли не документальная. В общем, по книгам СССР производил впечатление не то чтобы страшное, а вот какое-то жутенькое, как в сказке Кэрролла, где мир в любой момент может обернуться никто не знает, чем. И мне не нравилось, что вся наша небольшая страна с восторженным визгом бросается в эту нору за белым кроликом.

Но переживать по этому поводу я особенно не переживала. Старалась отнестись философски: сделать-то ничего уже нельзя. И казалось мне, что Арт отнесся к вопросу так же. Он какое-то время ходил как в воду опущенный, но потом с головой ушел в подготовку экспедиции на Южную стену Лхоцзе – дескать, когда еще выберемся. И в апреле даже полетел с Шамилем в Непал, и я даже не возражала, хотя планировала с ним в тур по Нормандии. Ну да ладно, я же знала, как он влюблен в свои Гималаи. Отлучи меня кто-либо от штурвала навсегда, я бы тоже пришла в отчаяние. Но я не думала об этом; я понимала, что из армии всех нас уволят, скорее всего (ничего страшней в голову не приходило), но я надеялась, что уж в гражданскую-то авиацию меня с моим налетом возьмут, а вот Арт в Гималаи уже не выберется. Так что пускай.

Мне бы сообразить, что уж больно легко он привык к мысли об интеграции. Мне бы заметить, что на их альпинистских посиделках почему-то не появляется Таскаев, ездивший с ними во все гималайские походы, но постоянно отирается Володя Козырев, который вообще ни разу не альпинист, а жокей-любитель.

Но я предпочла остаться слепой. Распространенная страусиная тактика. Никому и никогда она не помогала – почему же люди прибегают к ней снова и снова?

Итак, Крым сходил с ума, а капитан Корниловской дивизии горно-егерского полка Артемий Верещагин отправился на три недели в Непал, на разведку Южного склона Лхоцзе.

Я не была с ним там – и много где еще, – но я люблю и знаю его настолько хорошо, что легко могу все себе представить, начиная с того момента, как он сошел по трапу в Аэро-Симфи.

Совершая в Аэро-Симфи привычные действия – паспортный контроль, получение багажа, плата за стоянку, заправка, – Верещагин почувствовал, что отогревается. Не телом – телом он отогрелся еще в Дели, они вылетали душным жарким вечером, и кондиционеры в самолете были сущим спасением, – но нутром от оттаял только сейчас, только тогда, когда ступил из трубы терминала на бетон Аэро-Симфи, услышал русскую речь, достал из кармана и бросил в ненасытный счетчик монетку в пятьдесят рублей, которая так и валялась в этом кармане все три недели с момента вылета из того же Аэро-Симфи.

Предстояла еще до ужаса занудная процедура сдачи документов в финансовый отдел Главштаба, отчет за каждый потраченный в Непале доллар, но – странное дело – ни малейшего раздражения по этому поводу Верещагин не испытывал. То ли апрельское солнышко пригревало так славно, то ли подействовало мартини, то ли девушки в этом году носили особенно короткие юбки – но настроение у Артема вдруг наладилось, и никакой отчет в Главштабе не мог его испортить.