Владимир Моисеев - Проблемы с головой

— Можно мне их прочитать?

— А почему бы и нет.

Комлев с готовностью протянул Фракову папку, на которой крупно и не слишком аккуратно было написано: «Материалы для Окончательной книги».

— Знаешь, я пойду, пора, — сказал Фраков, бережно прижимая папку к груди.

— Не смею задерживать.

Только дома Фраков смог открыть папку. Там оказался один отпечатанный на принтере лист.

Жаль батарейка сдохла,

а то бы я вам показал.

Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать. Нет, не так. Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах.

Жаль батарейка сдохла, а то бы я вам показал кузькину мать и небо в алмазах. Но, к сожалению, обстоятельства оказались сильнее меня — батарейка сдохла.

Отчаянию Фракова не было предела. Перед ним, в этом не приходилось сомневаться, во всей своей красе предстал законченный результат многомесячных напряженных размышлений Комлева о будущем.

Хорошо представляя себе, как у Комлева работают мозги, Фраков не мог не признать, что со своей работой тот справился блестяще. Трудно представить, чтобы кто-нибудь другой сумел бы написать Окончательную книгу столь же кратко и стилистически точно.

Комлеву надо было отдать должное. Но… показывать такой текст почти олигарху было нельзя. Не поймет.

Конечно, надо было сжечь этот листок, но у Фракова не хватило духа, к вандализму он относился с презрением. При очевидной склонности к бытовому цинизму где-то глубоко-глубоко в его организме притаилось неизбывное чувство восторга перед печатным словом. К удивлению, в его свободной и, казалось бы, не связанной никакими обязательствами жизни обнаружилось вдруг что-то по-настоящему ценное. Он понял, что если сейчас сожжет этот проклятый листок, то его жизнь немедленно и самым решительным образом изменится. Навсегда. И вовсе не радужным образом.

Не смог. Более того, психанул и отнес папку Комлева почти олигарху. Это было, конечно, неправильно. Чувство самосохранения подсказывало совсем другое поведение: было понятно, что как только почти олигарх прочитает комлевское сочинение, то немедленно даст Фракову пинка под зад. Выставит его из проекта без выходного пособия с волчьим билетом.

Однако реакция почти олигарха оказалась совершенно неожиданной. Он был восхищен.

— Больше книгой не занимайтесь, — сказал он. — Не надо.

Это был конец. Фраков немедленно почувствовал себя нерадивым учеником, получившим очередную двойку и нагоняй от строгого учителя. Но почему-то совсем не расстроился. Наверное, догадался, что на него приказы почти олигарха больше не распространяются. Оказалось, что людей, которые могли бы запретить ему заниматься литературой, больше не существует. Во всяком случае, власти почти олигарха для этого было явно мало.

— Хочу предложить вам интересную работу, Фраков. Вы должны войти в доверие к Комлеву. Будете докладывать мне о любых его начинаниях, если понадобится, придется воровать его тексты. Для первого раза у вас это хорошо получилось.

Фраков растерялся и не смог скрыть своего удивления.

— А зачем? Комлев никогда не скрывал свою работу. Он считает себя писателем в старинном значении этого слова, когда авторы еще не устраивали истерики, когда люди читали их тексты, не заплатив за это деньги.

— Надо же! Какой забавный человек. Неужели он и в самом деле ничего не утаивает?

— Нет, насколько мне известно.

— Придется приглядеться к Комлеву повнимательнее. Хочу впредь контролировать его намерения. Теперь это ваша задача. Будете докладывать о любых его действиях.

— Я не соглядатай.

— Что?

— Я не соглядатай и не доносчик.

— Почему?

— Не хочу.

— Понятно. Можете идти, я вас больше не задерживаю.

— Простите, не могу переступить некую грань, никогда не верил, что существует такое чувство — самоуважение. А вот, поди же…

— Это уже не важно. Идите.

— Оказывается, есть чувства, не связанные с корыстью и жадностью. Не знал, пока они не обнаружились у меня самого. Странное ощущение.

— Проваливайте.

И Фраков отправился восвояси. Он был потрясен. Его голова непроизвольно подергивалась, словно он вновь и вновь отрицательно покачивал головой, на губах застыла презрительная ухмылка. Задело его даже не само по себе предложение стать сексотом, а что, в наши дни — это обычное дело. Возмутило, что почти олигарх ни на минуту не усомнился в том, что он, Фраков, согласится. Разве он когда-нибудь давал повод так о себе думать? Понятно, что если бы почти олигарх честно заплатил ему за работу над Окончательной книгой, то начался бы другой разговор. Можно было бы обсудить, например, какая информация о Комлеве понадобилась почти олигарху. Фраков повторил бы еще раз: Комлев никогда и ничего не скрывает, он обожает, когда люди читают его тексты. Даже те из них, которые ему совсем не нравятся. Но чтобы закладывать товарища, вот так запросто, без обсуждения причин и без денег, надо иметь природную склонность к ябедничеству. Неужели он так похож на подлеца? Это надо поправить, решил Фраков, чаще бриться, что ли?