Андрей Валентинов - Механизм Времени

Он моргнул, и наваждение исчезло.

— Готово! Держи, добрый самурай. Смотри, награди бедную нищенку...

Когда японец, расплатившись, ушел в сторону берега, где его ждала лодка, старуха села — нет, упала на землю, рядом с безголовым трупом пса. Силы оставили ее. Собирая мясо, разбросанное вокруг, она совала кусочки в рот, жевала беззубыми деснами, пуская слюни — и думала о том, как плоха старость. Впрочем, есть вещи, перед которыми старость — невинное дитя.

Так, с мясной кашицей во рту, она и заснула.

1

Вечер падал на остров, как хищная птица — на добычу.

Краешек солнца еще выглядывал из-за горизонта, захлебываясь кровью океана. Но день-фрегат налетел на рифы, обломки носило ветром по волнам — и капитан без вариантов шел ко дну. Тени-матросы, уцелев после кораблекрушения, стайкой бродили по берегу. Шурша галькой, они с опаской косились на местные тени — в роще, в мангровых зарослях, под пальмами.

У теней — сложные отношения.

— Я приготовила тянпуру, — сказала шаманка. — Будешь?

Пин-эр кивнула.

Минуту назад ей понадобилось отойти по малой нужде. Всякий раз, сталкиваясь с бытовыми трудностями, такими, например, как эта, Пин-эр вспоминала жизнь в столице Поднебесной. Купаясь в роскоши, не ценишь мелочей. На Утине приходилось довольствоваться жалкими крохами уюта. Кусты и тихое журчание — вместо "дворца уединения". Лист папоротника, влажный от росы — вместо лохани с теплой водой. Цветок орхидеи — вместо благовоний.

Дома, в Пекине, были слуги. Дома ее кожа не спорила цветом с бронзой, потемнев от густого загара. Ах, дома...

Здесь жили проще. Дядя не желал стеснять семью. С разрешения общины он выделил племяннице, свалившейся, как тайфун на голову, заброшенную лачугу — на окраине Куми-мурэ, ближе к морю. Помог с посудой, подарил ларь для одежды и два одеяла. Кормил на первых порах, не требуя платы. Пытался вызнать: с чего бы "деточке" бежать из Северной столицы на край света?

Опозорила семью? Братец Вэй впал в немилость?

Уяснив, что племянница не расположена к откровенным беседам, дядя отстал. Когда же, узнав, чья дочь посетила остров, к Пин-эр зачастили визитеры — он и вовсе обрадовался. "Откроем школу! — приговаривал дядюшка, хлопая в ладоши. — Но сперва, девочка моя, надо создать имя..."

Он полагал, что Пин-эр, вняв совету, создает имя. Схватка за схваткой... Впрочем, скоро понял: у девушки — иные, скрытые даже от гостеприимных родичей намерения. Человек мудрый, а главное, практичный, дядя не стал вникать в подоплеку. Меньше знаешь — крепче спишь.

Он просто "забыл" про открытие школы. Отложил на неопределенное будущее. И, как догадывалась Пин-эр, принимал ставки на победителя.

Дядин улов служил предметом зависти односельчан. Гости являлись со свитой зрителей. Каждый ротозей с удовольствием бился об заклад и раскошеливался в случае неудачи. Лишь двое пришли в одиночку — без приятелей и подхалимов, на закате. Первым был старичок со смешным прозвищем Сямо — Боевой Петух. В прошлом старичок не раз ездил в Пекин и лично знал отца Пин-эр.

— Дитя мое! Глядя на вас, я вижу моего доброго друга Вэя...

Вне сомнений, старик говорил правду. Но Пин-эр его не помнила. Наверное, Боевой Петух жил в Пекине, когда она еще под стол пешком ходила.

Вторым явился чиновник с длинной бородой. Холодно-вежливый, он часто цитировал Ли Бо и Ду Фу, демонстрируя чудесное образование. Дядя раболепствовал перед Боевым Петухом и чиновником, которого звал "господином Канга".

"Знатные люди! — предупредил Вэй Чжи. — Вельможи! Очень, очень знатные..."

Обоим Пин-эр проиграла. Не потому, что знатные — по-настоящему. К счастью, обошлось без членовредительства. С этой минуты она запомнила: самые опасные приходят без свиты. Позже выяснилось: проклятый Мацумура в юности учился у "вельмож". Она кусала локти — такой случай!.. ах, если бы...

Именно эти двое никому не рассказали о своей победе над китаянкой.

Узнав об их молчании, Пин-эр впервые подумала, что неутоленная жажда мести выжигает её душу изнутри. Что она превратилась в бойцового пса. Ест, спит, дерется. Дядя подсчитывает барыши. Пес зевает, ожидая завтрашнего соперника. Приходят не те, чья глотка снится по ночам. И снова — еда, сон, ожидание. Вернуть отцу утраченную честь...

Разве это равно слову "отомстить"?

— Держи миску...

Окажись рядом Андерс Эрстед — нашел бы сходство между утинским тянпуру и ирландским рагу. И то, и другое означало: "мешанина". Шаманка редко ела мясо. Ее тянпуру состоял из соевого творога, мелко порубленных овощей, зелени и приправ. Еще юта обожала горькую дыню, вкусом похожую на огурец. Дыня шла в любую стряпню.