— Вас подозревают в убийстве австрийского посла? — очень мирно начал беседу Данил, пользуясь единственным известным ему иностранным языком, за исключением, понятное дело, русского.
— И в шпионаже в пользу зарубежной державы, — свободно ответил турок по-немецки, подняв предупредительно палец. — При этом так и не было сказано, в пользу которой. Лично я подозреваю, что речь может идти про Бразильскую Империю [41]потому что в течение года я был там торговым атташе.
Данил уселся на свободных нарах и задрожал от холода. В углу камеры имелась встроенная печка, но огня в ней не было. За окном гулял ветер, посвистывая в дырявых фрамугах. Уж лучше бы был темный подвал — пускай темновато, зато не так дует.
— Вас допрашивали? — спросил Данил задумавшегося турка.
— Вчера и сегодня, — тяжко вздохнул тот. — Бить они меня не имеют права, поскольку в Варшаве я тоже являюсь торговым атташе, то есть, дипломатом. Пусть низким по рангу, но дипломатом, к тому же — дворянином. Так что меня, похоже, держат на всякий случай, и при оказии пытаются взять холодом, — указал он на окно. — Если бы у меня хоть что-то было на совести, я наверняка бы уже признался.
— А здесь хоть кормят? Еда нормальная?
Турок в ответ только хмыкнул.
— Что, и нельзя рассчитывать на стаканчик чего-нибудь покрепче? — продолжал свое Довнар.
— Вообще-то я и не спрашивал, но на вашем месте особых надежд бы не полагал.
Долгое время они сидели молча, гладя то в окно, то один на другого. Тишина, к удивлению Данила, неудобной не была, в компании Бурхан Бея молчалось очень даже приятно. Турок пыхал трубкой, забивая ее дымом неприятные запахи. В конце концов, он не выдержал и спросил:
— Прошу меня простить за несколько настырный и интимный вопрос, но не являетесь ли вы личностью, сшитой из тел нескольких покойников? Так называемым трупоходом?
— Гадкое название, — скривился Данил. — Точно так же, как и трупак; лично я предпочитаю называть такого рода личностей более научно. Существами имени доктора Франкенштейна. И нет, я не один из них.
— Прошу прощения, у нас, в Османской Империи, их существование запрещено. Мы считаем, что их неестественная жизнь оскорбляет божественные законы.
— А вот рабство божественным законам как-то не противоречит, так? — буркнул Довнар, намекая на все еще царящие в Турции архаичные обычаи.
Бурхан Бей совсем даже не обиделся; он широко усмехнулся.
— В Бразильской Империи я как раз и занимался оборотом живым товаром, — откровенно признался он. — Я делаю все необходимое, ради добра Отчизны, таким образом, чтобы принести ей максимальную выгоду. В России, к примеру, ради этого продают апельсины и музыкальные инструменты.
— Инструменты? И какие же, если можно узнать? — оживился Данил. В каком-то проблеске ума, он ассоциировал инструменты с базовыми стигматами разыскиваемого убийцы: мрак, тишина и музыка. В один миг турок показался ему подозрительным.
— В основном, это традиционные струнные инструменты, багламы, ребабы и кануны, но и полные комплекты янычарских оркестров [42], включая сюда же горны, литавры и тарабаны. А вы интересуетесь их закупками?
— Закупками? Кто-то же покупает их у вас? Все эти турецкие цитры и гитары? Сколько всего этого вы уже продали в Варшаве?
— Коммерческая тайна, — ответил на это Бурхан Бей. — Могу лишь сообщить, что мандолины расходятся в Варшаве словно свежие булочки.
Данил лишь покачал головой.
— Быть может, я еще бы и поверил, что хорошо продаются турецкие булочки, как их там…
— Питы.
— …фаршированные жаренным мясом, как же его…
— Кебаб. Вот только, уважаемый мой, — тут торговый атташе Османской Империи махнул рукой, — турецкую еду в Варшаве никто и никогда не купит! Бизнес совершенно проигрышный [43]. Зато мандолины, я вам говорю!.. Поляки — очень музыкальный народ, а русские — так еще больше.
— Это вовсе не шпион, а идиот, — резюмировал про себя инженер. — С убийством ничего общего, хотя…
— А вы не продали подобного рода инструменты Варшавской Опере? То есть, я хотел сказать, оркестру, что играет в Большом Театре, — задал он хитроумный вопрос.
— Это секрет! — поднял руки турок, защищаясь. — Не скажу, сколько и кому продал, просто не могу, уважаемый.
Данил кивнул. Нужно будет каким-то образом передать Генриетте, чтобы она проверила, не было ли у оркестрантов, которые играли в тот несчастный вечер, новых инструментов. Следовало бы еще перетряхнуть все музыкальные лавки и склады в городе. Товар, распространяемый этим турком, может быть смертельным оружием. Чем-то вроде бомбы с часовым механизмом запала.
Читать дальше