Юрий Симоненко - Год 2077-й

Оттащив раненого метров на пять от дороги, Железный положил его на землю. Быстро осмотрел. Пуля прошла над сердцем, пробила легкое. На губах Шавы пузырилась кровь. «Не жилец» , — сказал про себя Железный.

— Ну вот и все… — прохрипел с нелепой улыбкой Шава, угадав мысли Железного. — Забирай пакет… и «Мосинку»… и ух-ходи… скх-кх-кх… — Шава закашлялся, при этом кровотечение из раны заметно усилилось, — скор-рее… д-давай! — Он вяло хлопнул Железного по руке. — Выживи, брат!

Железный быстро и молча выполнил все, что требовалось. Забрал из внутреннего кармана кителя Шавы пластиковый пакет с довоенной школьной тетрадью, исписанной рукой Молотова, отстегнул подсумок с «семерками» для винтовки и аккуратно снял с раненого саму винтовку, оптика которой оказалась цела.

— Я тут неподалеку буду, брат, — произнес Железный, сжав напоследок руку товарища. — За тебя плату возьму.

— Подожди… — хрипло позвал Железного Шава, когда тот уже хотел уйти. — П-помоги… с гранатой. — Шава непослушной рукой полез в карман разгрузки и достал потертую с облезлой краской «эфку».

Опустившись рядом с раненым на одно колено, Железный взял у Шавы гранату, разогнул усики и извлек чеку, вложил гранату в липкую от крови ладонь.

— Все… ид-ди! — сказал тогда Шава. — А я тут ч-чутка пол-лежу…

Двумя часами ранее, в трех километрах к востоку от того места, хутор Новостепнянский

— Хорош борщ, мать! Наваристый! — от души рыгнув и облизав ложку, похвалил Мыкола жену за стряпню, хлопнув увесистой пятерней по едва прикрытой коротким халатом рыхлой округлой ягодице, когда та подошла к столу, чтобы забрать опорожненную миску, и подмигнул сидевшей напротив младшей дочери.

Машка, так звали дочку, улыбнулась Мыколе глуповато и покосилась на мать. Мать, конечно, знала о том, что отец повадился уединяться с одиннадцатилетней Машкой в сарае, где они обычно держали «кабанчиков». Сейчас ни одного «кабанчика» там не было. Машка и старшая сестра Танька навели в сарае порядок, вымыли полы, вычистили угол, где обычно стояла параша, настелили на нарах чистую постель, и теперь на этой постели Машка познавала особенности новой для нее взрослой жизни. Тринадцатилетняя Танька ходила давно пузатая и Мыкола ее не трогал, только иногда заставлял раздеваться и ходить перед ним голой. Мать как-то попыталась поставить Таньку на место, — ее злило то, что Мыкола смотрит не на нее, а на ее дочь, — и Мыкола поставил ей за это «фонари» под оба глаза. С тех пор мать притихла и стала побеждать дочь-соперницу борщами. Куда этой малолетке, пусть и с упругими маленькими сиськами и гладкой жопой, тягаться с искушенной в делах житейских двадцатишестилетней матерью!

— Сейчас чайку на травах попьем и пойдем сарай чинить с Машкой, — объявил Мыкола.

— Мясо заканчивается в доме… — сказала из-за гру́бы жена, громыхая посудой. — Сходил бы, Коленька, на охоту, «кабанчика» подловил.

— Петька с Васькой приведут! — буркнул Мыкола жене. — С вечера охотятся.

— Знаю я, как они охотятся … — недовольно проворчала жена. — Мяса в ле́днике на два дня осталось. Потом из солонины стряпать буду.

Петькой звали их старшенького, четырнадцати лет, а Васька был принятый в семью «кабанчик», возраста своего он точно не знал. На вид был как Танька, и возрастом, и внешне чем-то похож — смазлив как девка, только без сисек. Петька с ним сразу подружился крепко, даже к сестрам приставать перестал. Мыкола Ваську пару раз в сарай сводил… Так, ничего, но дочери ему больше нравились. А Петька пускай развлекается, — дело молодое. Главное, чтоб на сестер губу не раскатывал.

— Успокойся, мать! Если никого не приведут, сам вечером до Красной Поляны схожу, и Петьку с собой возьму, поучу балбеса «кабанчиков» ловить.

Жена принесла и поставила на стол чайник с кипятком, потом еще раз сходила на кухню за пахнущим ароматными травами заварником. Налила заварку в кружку мужа и добавила кипятку:

— Вот, Коленька, пей чаёк.

Дочерям она чай наливать не стала, а просто поставила заварник перед Танькой.

В этот момент снаружи во дворе скрипнула калитка, и Мыкола быстро встал, взяв с лавки всегда лежавший под рукой обрез. Все в комнате притихли, глядя на завешанные желтой тюлью окна, Мыкола прислушался. Со двора послышались быстрые знакомые шаги, — Петька, специально ботинками о землю шорхает, как отец учил, — а потом сквозь занавески стало видно и самого Петьку с тихо семенящим чуть позади него Васькой. Васька почти не топал.