Дмитрий Зимин: Последний Прометей

«Вот и настал момент истины! Наконец-то!» — ключ у меня на шее болтается, на шнурке.

— А что, — спрашивает, — и вправду решил весь мир угробить? Не страшно?

— Отбоялся уже…

Она не мешает. Стоит у стены, руки на груди сложила и ждет. Как будто говоря: — «Слабо тебе…»

Глядя на неё исподлобья, срываю ключ, откидываю стеклянный колпак, секунда — и поворот. Сейчас загорится панель, раздастся гул ТНА, задрожит пол… Я чувствовал злобную радость. — Вот! Вот оно! …

И — ничего.

Панда молчит. Заранее знала, что не выйдет…

Я вынул ключ, зачем-то дунул в отверстие, вставил назад и повернул еще раз. Так бывает: щелкаешь выключателем, туда-сюда, а свет не загорается.

Фонарь замигал. Лицо Панды — неподвижное, с узкими прорезями глаз — в меркнущем свете было похоже на страшную маску.

«Она, точно она! Что-то повредила. Провода перерезала!»

— Что ты сделала? — хочется ругнуться так, чтобы шуба завернулась, но сдерживаюсь. Не дождется…

Пожимает плечами.

— Не веришь мне, а зря. Придется тебя выключить.

Стою, как дурак, и глазами хлопаю. Ни разу мне не приходила в голову мысль, что она может меня убить. Убедил себя, что я ей нужен. Но если разобраться — зачем? С ракетами она и сама, при желании, справится…

— Выключить? — голос прозвучал хрипло и неуверенно.

«Нельзя, нельзя показывать слабость!»

— Ты — синтет. Матрица снята с мертвого человека, Максима Лазарева. Но ты — не он.

Я ничего не понял, но как это прозвучало, мне не понравилось.

— Что значит синтет?

— Искусственно выращенный организм. Кибернетический разум.

Я робот?

— Врешь! Врешь ты всё! Не может такого быть! — я заревел, как раненый медведь и бросился.

«Выключить! Как будто я — бездушный прибор! Как будто я — не человек!»

Приготовился к дикой боли, а её — нет! Забыла про машинку-то! В другом кармане оставила! Схватил поперек талии и начал давить, рыча и брызгая слюной, ничего не замечая вокруг. Она ловко вывернулась и заехала острым кулачком мне в челюсть. Из глаз посыпались искры, хрустнул зуб. Помотав головой, тоже попытался ей врезать, но не вышло.

Я был в бешенстве, совершенно перестал соображать. Кидался на неё, как безумный, беспорядочно размахивая руками, а она спокойно уворачивалась. Похоже, я потерял всякий человеческий облик. В конце концов девчонка, махнув ногой, попала мне в висок и вырубила.

…….

— Эй, Маасима-сан, вижу, что очнулся!

— Развяжи!

Сидит рядом, прямо на полу. Я лежу на мокром матрасе. По стенам течет ручьями. В желтом свете фонарика кажется, что пятна плесени, покрывающие потолок, шевелятся, как живые… И запах. Как будто кто-то умер, но очень давно. Не к месту подумал, что воды с каждым днем всё больше. Затопит скоро базу…

Лицо Панды открыто. Полосатые, как у зебры волосы, убраны за уши. Я вздрогнул. Первый раз вижу её настоящие глаза. Черные зрачки заполнили радужку, а белки — желтоватые, с полопавшимися сосудами.

Задергался, забился в путах, как зверь, охваченный животным ужасом. В горле застрял душный крик. В её глазах я увидел свою смерть.

Когда меня убивали в первый раз — я до самого конца так и не верил. Не подумал, что выхода-то у них нет… Теряя сознание, ожидал что скоро очнусь в лазарете.

И когда поворачивал ключ — не боялся. Злобно, мстительно торжествовал — для страха в моей душе не оставалось места. Хотел доказать, что я — не тряпка…

Но сейчас, лежа на вонючем полу, остро осознавая свою беспомощность и смертность, я вдруг дико захотел жить. Пусть в темноте, в сырости и плесени, но — жить. Даже если каждый день, каждый миг, придется испытывать боль…

Вдруг почувствовал на плече её холодную руку. Перестал биться, замер, дыша судорожно сквозь зубы. Вот… сейчас…

— Прости, Маасима-кун. Мне очень жаль, правда.

Я неожиданно успокоился. Возможно, этому способствовало её прикосновение. Подумал напоследок: негоже всё-таки терять человеческий облик…

— Потому, что я хотел тебя убить?

Если бы она сказала «да»…

Молчание длилось и длилось, я перестал ждать. Просто закрыл глаза и лежал. Чувствовал, как всё глубже врезаются путы. Тельник противно липнет к коже.

— Ты — опасное существо, — вдруг заговорила она. — Ты не различаешь «плохо» и «хорошо». Для тебя убить одного человека и уничтожить весь мир, всех людей — равноценные деяния. Ты не понимаешь разницы.

Когда она это сказала — спокойно, сочувственно, всё так же придерживая меня за плечо — я испугался. Вспомнил, как вел себя. И сейчас, и тогда, в прошлом… Майор говорил то же самое!